Авиатор
Шрифт:
— Не знала… А где я служила?
— Значит, совсем ничего?
— Ничего!
— Это плохо! — покачала головой женщина. — На флот, конечно, в любом случае, не вернут. Но, если признают невменяемой, о личной свободе и правах собственности забудь!
— Что же делать? — почти искренно растерялась Лиза.
— А я на что? — подняла бровь Надежда. — Ты вон семь месяцев в коме пролежала, пришла в себя и сходу запомнила и меня, и профессора, и звание. Значит, голова-то работает!
— Ну, возможно… —
— Хорошо! — кивнула женщина. — Тогда не станем терять времени! Пить хочешь?
— Хочу!
— На вот! — протянула Надежда поильник. — Клюквенный морс, сама знаешь! Или нет? Ну, все равно, пей, и за дело!
— Значит, так, — сказала Надежда, когда поильник вернулся на свое место на прикроватной тумбочке. — Ты Елизавета Аркадиевна Браге. Баронесса и капитан-лейтенант флота, чем обычно и гордилась немерено. Званием, а не титулом, хоть ты и родственница, пусть даже дальняя, датским Браге, а значит, и самому Тихо. Мать — Антонина Павловна, урожденная Берг, отец…
Учились, сколько хватило сил. Но и то правда, утомляемость зашкаливала, и Лиза то и дело вынуждена была прерываться на отдых или вовсе задремывала. Но когда утром рядом с ее кроватью объявился средних лет подтянутый «доктор», Лиза была уже готова и в грязь лицом не ударила.
— Итак, — сказал доктор, назвавшийся Иваном Христофоровичем, и раскрыл блокнот, — давайте, Елизавета Аркадиевна, проверим немного вашу память.
— Давайте, — согласилась Лиза. — Только недолго. Я быстро устаю.
Голос все еще не восстановился. Звучал тускло и сухо, слабый и прерывистый, так что на самом деле Лиза и не говорила вовсе, а как бы нашептывала, то и дело, теряя при этом дыхание.
— Вы, простите, с какого года? — спросил, тогда, подтянутый доктор.
Ох, знала Лиза таких почетных чекистов из Первого отдела, и голос такой — вкрадчивый, — пару раз в жизни слышала. С этими не ошибешься. Что там, что здесь, из одного полена струганы!
— С девяносто девятого, — сказала она вслух, хорошо усвоив с вечера «основные вехи».
— То есть, вам сейчас двадцать девять лет?
— Нет, Иван Христофорович, — не согласилась Лиза. — Мне сказали, я в коме семь месяцев пролежала. Стало быть, мне сейчас тридцать. День рождения как, раз в январе был.
— А в армии с какого года? — ничуть не смутившись, продолжил расспрашивать «доктор».
— На службе с четырнадцатого, но не в армии, а на флоте. Есть разница.
— Считаете флотских круче? — прищурился Иван Христофорович.
— А тут и считать нечего! — отрезала Лиза, вживаясь в образ. — Это все признают.
— Допустим, — кивнул «доктор». — Вы где живете?
«Интересный вопрос…»
— Когда где! — если бы могла, пожала бы плечами, но правое плечо ломило не по-детски, да и голову лучше было оставить в покое. — Иногда на базе, иногда на борту. Но вы, верно, имеете в виду мой официальный адрес. Тогда, Шлиссельбург, Смолянка, дом Корзухина, двенадцатый этаж.
— Вам принадлежит весь этаж?
— Да, — подтвердила Лиза, — но мои апартаменты именные. Просто «Браге», без номера.
— Дорогая собственность.
— По наследству досталась.
— От родителей?
— Нет, от дяди — брата отца.
— От Андрея Николаевича?
— Нет, возразила Лиза, — от адмирала Дмитрия Николаевича Браге. И вот, что, доктор. Хочу сразу же прояснить. Я знаю, чем отличается опросник психиатра от допроса контрразведчика. А вы даже не флотский, а кирза паршивая! И звание у вас, наверняка, невысокое. Что за притча? Я только из комы вышла, а вы ко мне с допросом? Я старший офицер, между прочим, и по званию равна армейскому штаб-майору. К тому же, как мне сообщили, награждена Полярной звездой! Хотите, напишу жалобу адмиралу Георгиевскому?
— Э! — опешил «доктор». — Я…
— Пошел вон, гаденыш! — прошипела по-змеиному Лиза, благо, что на ор сил все равно не нашлось. — И чтобы духу твоего здесь больше не было! Выблядок!
«Кто? — не поверила Лиза своим ушам. — Выблядок? Я и слова такого…»
Но нет! Знала, разумеется. Вот только не употребляла никогда. Но это полдела. А дело в том, что все здесь отчего-то говорили по-польски.
— Вот же, тварь! — вспылила Надежда, когда Лиза рассказала ей о визите подтянутого «доктора».
У Нади были дела в городе, но ближе к вечеру она появилась в палате и, продемонстрировав Лизе огромную сумку, сообщила:
— Апельсины, клюквенный морс, шоколад и все твои семейные альбомы!
— Мне твердую пищу нельзя… — вздохнула Лиза. — Пока…
— А мы понемножку! — возразила Надя. — Шоколад из Антверпена! Хороший! Я тебе его сейчас растоплю, попьешь горячим!
Вот тут Лиза ей все и рассказала.
— Вот же тварь!
— Ну, я ему так и сказала.
— Что тварью назвала? — улыбнулась Надя.
— Нет, — попробовала усмехнуться в ответ Лиза, — выблядком!
— Ох, Лизка! — рассмеялась Надежда. — Узнаю любимого пилота!
И как-то так она произнесла слово «любимый», что Лизу даже озноб пробил.
— Мы?.. — спросила осторожно, сама еще не твердо зная, о чем спрашивает.
— Было дело! — улыбнулась Надежда. — Но давно, и неправда. Ты Петра встретила. На этом все и закончилось.
Не то, чтобы Лиза не знала, что некоторые женщины любят других женщин, но в СССР об этом как-то не говорили никогда. О педерастах, да. А о таких — нет.