Авоська с Алмазным фондом
Шрифт:
– Чаю хлебни, – предложил ему Сергей Данилович. Затем повернулся ко мне: – Иван Павлович, скажи, ты поверил в историю про террористов, которую изложил тебе Петр Горелов?
Я вздохнул.
– Сейчас, когда я узнал столько нового, мне хочется сказать: «Конечно, нет, я сразу раскусил вранье, не такой уж я дурак». Но на самом-то деле, да, поверил. В какой-то момент у меня, правда, зародилось сомнение. Горелов сказал, что ничего о судьбе Константина Вилкина не знает, а потом обронил фразу: «Ну и чего он добился? Покойников моет». Я удивился: кто ему про похоронное бюро рассказал? Горелов выкрутился, объяснил, что так в их околотке про неудачников говорят, поговорка про покойников означает, что человек ничего хорошего в жизни не достиг. Сказочку о террористах, конечно, придумал Печенькин, потом Горелову
– А чего ему пугаться? – остановил меня Стеклов. – Он прекрасно понимал, что Подушкин ничего не узнает. Филов ему полицейским представился, о тебе сказал: владелец частного сыскного агентства. Ну и кто этим мужикам истину откроет? Им до ФСБ – как до Луны. Станет Глеб информацию пробивать по своим каналам, и фигу под нос получит, а тебя в конторе и вовсе пошлют по известному адресу. Печенькин знает, что о спецоперациях их участники не распространяются, никогда вам не выяснить, был ли на свете профессор-гипнотизер, провалившийся агент. Но на всякий случай Печенькин решил подстраховаться, не подпускать гостя из столицы к Марии Алексеевне. Вдруг она что-то из рассказов Иры помнит? Ну, например, про дядю Диму. Конечно, ниточка опять в ФСБ приведет и там оборвется, но лучше не надо. Уж извини, Иван Павлович, он тебя за дурака принял. И еще скажу: не обижайся. Тебе надо менять манеру общения, а то ты производишь впечатление человека, проспавшего последние сто лет в шкафу. Разговариваешь странно: «разрешите представиться», «соблаговолите ответить», «позвольте спросить», «сия дама»… И одеваешься ты… э… по полной форме – костюм, рубашка, галстук, ботинки. Сейчас лето, июль, надень легкие брюки, футболку, мокасины на босу ногу. Понимаешь? Игорь мне о тебе подробно рассказал, поэтому я, увидев тебя и услышав: «Премного благодарен вам, Сергей Данилович, за желание оказать содействие в моих трудах по поиску истины», – не подумал, что вижу парня со съехавшей крышей. Но Печенькин с Горностаевым не общался. И не знал, что мы с Игорем тебе помогать возьмемся.
На секунду меня царапнуло удивление. Почему Стеклов решил откровенно побеседовать с неизвестным ему частным сыщиком? Отчего сообщил ему правду о превращении Вилковских в Вилкиных? Но тут же нашел ответ: его об этом попросил Игорь Горностаев, близкий друг Макса. А Гарик хотел пособить мне, выполняющему просьбу Воронова.
– Кстати, я в больнице недавно валялся, – продолжал тем временем хозяин дома, – так вот, скука там смертная. В палате телика нет, надо идти в холл. Но то, что я люблю, фильмы научно-популярные, только по тарелке показывают. Компьютер же приходилось в девять выключать. Медсестра в палату входила и объявляла: «Доктор велит ноутбук отложить, иначе бессонницу заработаете. Спорить бесполезно. Книгу почитайте, возьмите в шкафу». А у них одни детективы Милады Смоляковой. Я их раньше в руки не брал, а тут пришлось, чтобы от тоски не загнуться. Ничего так пишет баба. К реальной жизни ее романы отношения, конечно, не имеют, ну да и хорошо, зачем обывателю истину про нашу работу знать. Я даже увлекся ее произведениями. К чему говорю это? Есть у Милады книга «Умка и тупка». Названия у литераторши, прямо скажем, дурацкие, но смешные. В романе рассказывается о профессоре, гипнотизере и психологе, которым спецслужбы ухитрились подменить другого ученого, помогавшего террористам, тот готовил из подростков смертников… Дальше продолжать?
Я уставился на Стеклова.
– Печенькин велел пересказать гостю из Москвы сюжет детективного романа? Ничего себе… Сергей Данилович, у меня вопрос появился. Вы ранее сказали, что никто сотруднику его ранга правду об операции не откроет, только прикажет: «Смотри, чтобы с Вилкиным все о’кей было». Зачем Печенькину мне врать?
– Во-первых, это не совсем плагиат, – хмыкнул Сергей Данилович, – Печенькин сюжет творчески переработал, дал герою другие имя-фамилию, у Смоляковой профессора отправили под другим именем жить во Францию, а Печенькин провалившегося агента в Балуеве поселил. Во-вторых, полагаю, что вовсе не его инициатива тебя вокруг пальца обвести. После звонка Филова бывший фээсбэшник кому-то сообщил: «К нам из Москвы едет сыщик Подушкин. Зачем-то старое дело о смерти Вилкиных ворошить хочет». А ему ответили: «Слей по-тихому дурака, пусть уезжает назад довольным, наплети что-нибудь». Вот Печенькин и наплел. Может, как и я, в больнице недавно лежал, книгу Смоляковой читал.
– По роману телесериал сняли, – подал голос Горностаев, – теща его взахлеб смотрела, потом рассказывала, какие ужасы спецслужбы творят. Меня она считает военным. То-то мне история про Попова знакомой показалась.
Я сконфузился.
– Они меня совсем за идиота сочли? И ведь не побоялись, что я книгу читал или сериал смотрел.
Стеклов решил меня утешить:
– Ну, удивился бы ты, сказал: «Петр, то, что вы озвучиваете, сильно смахивает на сюжет детектива Милады Смоляковой». А тот бы ответил: «Да ну? Писака небось в архив бегает, там сюжеты откапывает». Или еще чего-то напридумывал… Уж извини, Иван Павлович, но обдурили они тебя.
Я решил оправдаться.
– Темна вода в облацех… – вспомнил я фразу из Ветхого Завета. – Чем занимаются спецслужбы, никому неизвестно, но порой кое-что выползает из мрака. Диссидент из Болгарии, которого отравили в Лондоне, укололи иглой, спрятанной в зонтике… семейная пара агентов, погибшая во время авиакатастрофы в пятидесятых годах прошлого века и неожиданно воскресшая в девяностых в Австралии… Супруги написали книгу о своей «кончине». Так что история с профессором Поповым отнюдь не самая загадочная.
– Ничего, Савелию игнатьевские сказители в уши не насвистят, – остановил меня Стеклов, – тот умеет быть убедительным. С Савой все становятся честными.
– Такой страшный? – улыбнулся я. – Двухметровый детина с пудовыми кулаками?
– Да нет, – ответил Игорь, – щуплый очкарик. Но знаешь, Ваня, не хотел бы я с ним по разные стороны баррикады воевать. Савелий на своем поле гений.
– А что у него за поле? – полюбопытствовал я.
Стеклов оперся на костыли и начал медленно ходить по комнате.
– Добыча разной информации. Иван Павлович, ты помнишь, чем занимался десятого апреля восемьдесят девятого года в час дня?
– Естественно, нет, – ответил я.
Сергей Данилович доковылял до шкафа и открыл дверцу.
– А Сава, если очень попросишь, полный отчет о твоих передвижениях за этот день доложит. И достанет сведения быстро. Человеческие воспоминания долго не хранятся, изменяются со временем. Люди могут врать, часто намеренно, а иногда искренне заблуждаясь, а вот бумаги и улики лежат себе тихо в темных углах. Потом приходит Савелий – и за ушко их да на солнышко. Конечно, бумаги и улики тоже лгать могут, но по большей части они честнее людей.
Я вынул из сумки ключик, которой нашел в бачке туалета квартиры, где временно жила «итигрила».
– Если Савелий столь талантлив, то, вероятно, подскажет, в каком банке расположена ячейка?
Стеклов приковылял назад к столу и протянул руку.
– Ну-ка дай!
Я отдал ему колечко с биркой. Сергей Данилович сделал с помощью телефона фото, потом набрал номер и положил трубку на стол.
– Алло! – сказал мужской голос. – Привет.
– Привет, – отозвался Стеклов, – ты на громкой связи.
– Ну?
– Скажи, в каком хранилище расположен сейф, ключ от которого ты видишь на снимке?
– Ща, – пообещал баритон.
Сотовый замолчал. Но вскоре тот же голос произнес:
– Это не банк. Абонентский ящик почтового отделения. Улица Малютина, пятнадцать, работает с восьми утра до семнадцати. Обед с тринадцати до четырнадцати.
– Как вы за пять минут все выяснили? – поразился я.
– Это кто? – осведомился Савелий.
– Ваня Подушкин, хороший парень, – представил меня Сергей Данилович.