Автобиография духовно неправильного мистика
Шрифт:
«Мне хватает и того, что я видел, — возразил доктор Рой. — Довольно и того, что мне известно. Я видел тебя, твои глаза, я слышал, как ты говоришь, как видишь мир, — и этого достаточно. Не нужно пугать меня несносностью. Здесь ты сможешь делать все, что захочешь».
Первая лекция доктора Роя, которую я прослушал в Сагарском университете, была посвящена принципу Абсолюта. Речь шла о Брэдли и Шанкаре. Оба верили в Абсолют — так они именовали Бога.
И я задал один вопрос, который установил между мной и доктором Роем тесную связь. После этого вопроса доктор всегда был со мной откровенен и доброжелателен. Я просто спросил: «Ваш „абсолют“ совершенен?
Он был честным человеком и сказал: «Мне нужно подумать». В Оксфорде он защитил докторскую, посвященную философии Брэдли, вторую докторскую по трудам Шанкары он защитил в Бенаресе. Он считался лучшим знатоком учений этих философов. Он показал, что Брэдли на Западе, а Шанкара на Востоке пришли к одним и тем же умозаключениям. Но теперь он ответил: «Дайте подумать».
«Вы всю жизнь занимались теориями Брэдли и Шанкары, — сказал я. — Вы размышляли над идеей „абсолюта“, я ведь читал ваши работы. Я прочитал даже вашу неопубликованную диссертацию. Вы всю жизнь рассказываете об этом студентам. Неужели до сих пор никто не задал вам такой простой вопрос?»
«Нет, — признался он. — А сам я тоже об этом никогда не задумывался. Я не задумывался о том, что совершенное непременно должно быть мертвым, а живое — несовершенным. Мне это попросту не приходило в голову. Дайте мне время подумать».
«Думайте, сколько угодно, — сказал я. — Я подожду, сколько понадобится». И я ждал пять или шесть дней. Каждый день он входил в класс, здоровался, а я вставал и напоминал о своем вопросе.
Наконец он сказал: «Простите, но я не нашел решения. Оба возможных ответа выглядят неверными. Я не могу утверждать, что Бог несовершенен, но в то же время не могу говорить, что он мертв. Что до тебя, то ты навсегда завоевал мое уважение».
Он уговорил меня перебраться из общежития в его дом. «Нечего тебе делать в общежитии, — сказал он. — Переезжай, будешь жить у меня. Я могу многому у тебя научиться, потому что мне в голову никогда не приходил такой простой вопрос. Ты одним махом отнял у меня все докторские степени».
Я жил вместе с его семьей почти полгода, пока он не перешел в другой университет. Он хотел, чтобы я поехал туда вместе с ним, но наш замдекана был против. Он сказал: «Профессор Рой, вас я не могу удержать. Преподаватели приходят и уходят, но такого студента нам больше не найти. Я не позволю ему уйти из нашего университета — просто не выдам нужных справок. И в ваш новый университет напишу, что они не имеют права переманивать чужих студентов!»
Но доктор Рой все равно любил меня. Редчайший был случай — он каждый месяц приезжал, чтобы повидаться со мной, а нас разделяли почти двести миль. Но он все равно приезжал только ради того, чтобы увидеть меня. «Сейчас мне больше платят, — сказал как-то он, — и вообще условия там лучше, но по тебе я скучаю. Мои студенты кажутся мне полуживыми. Никто не задает вопросов, на которые невозможно дать ответ».
И я ответил: «Так уж у нас сложилось. Я называю настоящим вопросом только тот вопрос, на который нельзя ответить. Если на вопрос можно ответить, то какой в нем
Я в ту пору носил индийские деревянные сандалии. Санньясины носили их издавна, еще десять тысяч лет назад, а то и больше. Деревянные сандалии... Дело в том, что санньясины не признают кожи — ее снимают с животных, а для этого их нужно убивать, причем убивать именно ради кожи. К тому же выше всего ценится кожа новорожденных детенышей. Санньясины отказывались соучаствовать в этом и носили деревянные сандалии. Одна беда: они здорово гремят, шаги слышно за добрых полмили. А когда идешь по асфальтовой дороге или плиточному полу университета... весь университет знает, что ты вошел внутрь. Так и получалось: весь университет был в курсе, что я появился или ухожу. Для этого не нужно было видеть меня самого, хватало и грохота сандалий...
В первый день занятий я пришел на урок философии и впервые увидел доктора Саксену. Я питал подлинную любовь и уважение лишь к нескольким преподавателям, а самыми любимыми у меня были доктор Саксена и доктор Рой. Я любил их, потому что они никогда не относились ко мне как к студенту.
Когда я, громыхая своими деревянными сандалиями, вошел в класс доктора Саксены, он, казалось, был просто изумлен. Он посмотрел на мою обувь и спросил: «Почему вы носите деревянные сандалии? Они ведь жутко гремят». «Чтобы сознание не уснуло», — ответил я.
«Сознание? — переспросил он. — А какими еще способами вы мешаете своему сознанию уснуть?»
«Я стараюсь делать это круглые сутки всеми доступными средствами: я хожу, сижу, ем, даже сплю. Хотите верьте, хотите нет, но мне совсем недавно удалось сохранить сознание даже во сне».
«Все остальные свободны, — заявил доктор, — а вас прошу зайти в мой кабинет». Студенты группы решили, что я в первый же день учебы нарвался на неприятности. Доктор проводил меня в свой кабинет и снял с полки докторскую диссертацию, которую он написал за тридцать лет до того. Диссертация была посвящена сознанию. «Бери, — сказал он. — Ее опубликовали на английском, и многие в Индии просили разрешения перевести работу на хинди — а это были ученые известные, они блестяще знали оба языка. Но я никому этого не дозволил, потому что вопрос тут не в знании языка. Я искал человека, который понимает, что такое сознание. И я вижу — по твоим глазам, по твоему лицу, по твоему ответу, — что ты сможешь перевести эту работу».
"Трудно будет, — признался я, — потому что в английском я не силен, да и хинди знаю не в совершенстве. На хинди говорит моя мать, но я его знаю лишь на уровне понимания. Знаете ведь, как это бывает... Мать говорит, отец слушает, а ребенок учится. Так и я учил хинди.
Мой отец — человек молчаливый. Мать говорит, он слушает — а я учу язык. Это просто родной язык. Тонкостей я не знаю. Хинди как предмет изучения меня никогда не интересовал. Английский я знаю постольку поскольку, моего уровня достаточно для так называемых экзаменов. Но перевести книгу, тем более докторскую диссертацию... И вы готовы отдать ее простому студенту?"
«Не бойся, — сказал он. — Я знаю, что у тебя получится».
«Ну, если вы мне доверяете... Я сделаю все, что могу, — сказал я. — Но я должен кое о чем предупредить. Если я увижу в тексте какую-то ошибку, то обязательно сделаю редакторскую сноску, и эти правки нужно будет учесть. Если я увижу, что чего-то не хватает, я тоже добавлю сноску с точной ссылкой».
«Согласен, — сказал он. — Мне известно, что там много чего упущено. Но я все равно удивлен. Вы еще не заглядывали в работу, даже не открыли книгу. Почему вы решили, что там чего-то не хватает?»