Автобиография. Старая перечница
Шрифт:
— Нет, покороче.
— Лысый?
— Нет. Волосы у него есть. Причем нормальные, как у человека, не острижен под обезьяну. Темные.
— Так как же мы его опознаем?
— По внешнему виду! — отрезала я.
И мы разделились, поскольку уже потянулись пассажиры с рейса из Варшавы. Или из Лондона, или из Адена, или из ЮАР…
— Вон там! — крикнул кто-то из моих. — Это он?
Обернувшись, я увидела двухметрового негра весом в полтонны с черной, ассирийской бородой, одетого в красно-золотой бурнус до пят. Естественно, я указала, что этот человек никак не может быть паном Тадеушем,
— Левандовский наверняка в брюках. Поэтому всех балахонистых и в этих, как их… в хламидах — исключаем.
Исключить пришлось не только мужчин в балахонах и хламидах. Высокого худого господина с седой бородой нормальных размеров. Другого бородача в брюках, он вполне подошел бы, если б не навертел на голову тюрбан. Ни за что не поверю, что пан Тадеуш прилетел в тюрбане!
Толпа постепенно рассеялась, мы с Робертом принялись разглядывать остатки пассажиров. Зося с Моникой караулили у другого выхода, подвергая пристальному осмотру каждого обладателя бороды.
Через несколько минут к нам подлетела Моника.
— Мама к посторонним мужчинам пристает! — с возмущением пожаловалась она.
Мы отмахнулись от девчонки, но она была так потрясена и взволнована поведением родительницы, что поневоле пришлось пойти за ней. А Зося сама уже спешила к нам.
— Там один такой человек… — неуверенно проговорила она. — Не знаю, Левандовский он или нет, но мне машет и улыбается.
Пан Тадеуш метался за стеклом с маленьким чемоданом в руках. Никакого багажа. За его спиной сплошным потоком уже двигались пассажиры из Рима.
Увидев Зосю, он догадался, что это должна быть именно наша Зося, и только благодаря этому Зося догадалась, что он — Тадеуш. И все было бы в порядке, если бы у него не потерялся чемодан. Обнаружился он лишь после приземления третьего самолета. Обычное дело, с чемоданами у нас всегда такая история.
А Монике мы разъяснили, что ее мать не пристает к незнакомым мужчинам без веской на то причины.
Почти сразу после возвращения из Дании я с головой погрузилась в сценарии.
Наверное, правильнее будет сказать — постаралась вынырнуть из сценариев. Терпеть не могу эту работу, а заниматься ею пришлось весь год. Сама не знаю, почему я позволила Мартусе себя уговорить и отдаться на растерзание краковскому телевидению. Клянусь — больше к такой пакости и пальцем не прикоснусь. А тогда сценарии впились в меня, как репейники в собачий хвост, и я выдирала их зубами и когтями.
Насколько мне известно, в Кракове на телевидении разыгрывались сцены, от которых кровь стыла в жилах, а все на почве моего сценария, который мы с Мартусей писали в Биркероде. Что там в Кракове происходило, я точно не знаю, но могло быть всякое — это же телевидение. Загадкой остается для меня данная организация, как с точки зрения ее внутренней структуры, так и приносимых ею конкретных результатов. Когда я пыталась что-то выяснить у Мартуси, постоянно пребывавшей на грани нервного срыва, та лишь плакала и бормотала что-то на непонятном языке. Я даже не могла догадаться — на каком. Потом сообразила: бедняга бормочет на тарабарской смеси специальных телевизионных терминов. Единственное, что мне удалось понять: на телевидении полный тухляк, режиссер — козел, его подчиненные — немногим лучше, а она, Мартуся, ничего не может сделать.
Одновременно Марта Клубович старалась разрекламировать на родине русскую экранизацию «Покойника», всячески привлекая к этому благому делу меня.
Ага, пользуясь случаем, хочу внести поправку. Рассказывая про съемки «Покойника», я кое в чем ошиблась, но нельзя всю вину валить на меня. Мне именно такой расклад сообщили из Москвы, а я передала информацию главной героине. Кто там прав, кто виноват, давайте не будем выяснять, опустив над этими нестыковками занавес молчания.
Я и в самом деле была убеждена, что Дьявола играет Александр Домогаров, и очень этому радовалась, хвалила и всячески одобряла выбор русских. И только увидев на кассетах готовую продукцию с Дьяволом в исполнении актера, совершенно не подходящего к этой роли, пришла в ужас. Домогарова же испоганили совсем, к тому же поспешили отрубить ему голову в самом разгаре действия. Редкий идиотизм! Изувечить такого актера…
И еще об экранизации. Частным образом я узнала страшную вещь, о чем и собираюсь сейчас сообщить всему свету, а если не всему, то тем, кто меня читает. Единственный доступный мне способ сообщить о подлости людской — это написать обо всем в книге. Умела бы трубить в трубы — трубила бы изо всех сил, как можно громче.
Аполитичной я была всегда, есть и надеюсь остаться до самой смерти. И мне плевать, что в данном случае мерзость сотворило государственное учреждение. Отстаивая истину, я никого не побоюсь задеть.
Так вот, русская экранизация несчастного «Покойника» все-таки появилась на польских экранах. Дублированная. Я уже писала, что сначала посмотрела сериал по книге «Что сказал покойник» на русском языке, мне его синхронно переводил человек, для которого оба языка — и русский, и польский — родные. Не стану скрывать, что этим человеком была Аня Павлович.
Фильм, невзирая на все его недостатки, умилил меня до слез. Впервые я увидела экранизацию собственной книги, столь близкую к оригиналу. По духу прежде всего. Меня даже не возмутили китайская мафия и русские народные песни в исполнении бразильских мафиози во французском старинном замке на Луаре. А после то же самое я увидела в польском дублированном переводе.
И вот этого кошмара я не вынесла. Стала разузнавать, как вообще такое могло получиться, и вот что выяснила.
С целью уменьшить расходы дубляж поручили актерам, которые озвучивают рекламу. Это во-первых.
Во-вторых, по той же причине каждый из актеров одним махом начитывал свой текст. В одиночку, без партнеров. Понимаете? Отдельно от других действующих лиц, абсолютно не привязывая текст ни к собеседнику, ни к развитию действия. Со всей ответственностью заявляю: польский дубляж убил моего «Покойника», извините за случайный каламбур. Русские сделали очень неплохой фильм, его можно было улучшить или ухудшить переводом, а драгоценное наше телевидение спихнуло его на самое дно маразма. Очень за что-то не любит меня наше польское телевидение.