Автобиография
Шрифт:
По пути в Багдад мы останавливались у заброшенных раскопок, обходили их и подбирали черепки глиняной посуды. Мне особенно нравились те, что были покрыты глазурью. Цвета росписи сохранились великолепно — зеленый, бирюзовый, синий, золотистый… Все это принадлежало гораздо более поздним эпохам, чем те, которые интересовали Макса, но, желая оказать мне любезность, он помог набрать целый мешок.
Вернувшись в Багдад и снова водворившись в отеле, я расстелила на полу свой макинтош, вымыла черепки и сложила из них некий радужный цветовой узор. Макс, великодушно потворствуя моему увлечению, присовокупил свой макинтош и добавил четыре явно недостававших фрагмента. Я поймала на себе его взгляд — добрый и снисходительный
Кэтрин и Лен Вули уже прибыли в Багдад и были недовольны нашей двадцатичетырехчасовой задержкой, вызванной заездом в Ухадир. С меня вину сняли, поскольку я была лишь вещью, которая не ведала, куда ее везут.
— Но Макс! Макс должен был подумать о том, что мы будем беспокоиться, — сказала Кэтрин. — Мы могли выслать за вами поисковую группу или сделать еще какую-нибудь глупость.
Макс терпеливо повторял извинения — ему в голову не пришло, что они будут тревожиться.
Через пару дней мы отправились на поезде в Киркук и Мосул — это был первый этап нашего возвращения домой. Мой друг, полковник Дуайер, прибыл на Северный вокзал проводить нас.
— Вам придется за себя постоять, знаете ли, — доверительно сказал он мне.
— Постоять за себя? Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду Ее Светлость, вон ту, — он кивнул в сторону Кэтрин Вули, беседовавшей с приятельницей.
— Но она очень добра ко мне.
— О, да, вижу, что и вы во власти ее обаяния. Мы все испытываем на себе эту власть время от времени. Признаться по чести, я и сейчас от нее не совсем свободен. Эта женщина в любое время может заставить меня делать все, что пожелает, но вы, повторяю, должны за себя постоять. Силой воли она даже птиц может вынудить сорваться с дерева, да так, что те и не заподозрят, что ими кто-то управляет.
Паровоз издал леденящий кровь воющий звук, весьма характерный, как я вскоре узнала, для иракских железных дорог. Этот зловещий звук напоминал душераздирающий вопль женщины, оплакивающей смерть страстного любовника. На самом деле ничего романтического в нем не было — просто поезд собирался трогаться. Мы поднялись в вагон — Кэтрин и я ехали в одном купе, Макс с Леном — в другом, — и путешествие началось.
В Киркук прибыли на следующее утро, позавтракали в дорожной гостинице и на машине отправились в Мосул. Тогда поездка занимала шесть — восемь часов по ухабистой дороге и включала переправу через Малый и Большой Забы на пароме. Паром был столь примитивен, что на нем пассажир чувствовал себя прямо-таки библейским персонажем.
В Мосуле мы тоже обосновались в дорожной гостинице, при которой был чудесный сад. Впоследствии Мосул на долгие годы стал главным городом моей жизни, но в тот раз он не произвел на меня впечатления, вероятно, потому, что я мало его видела.
Здесь я познакомилась с будущими своими друзьями — доктором и миссис Маклеод, у них была больница в Мосуле, они оба были врачами. Пегги Маклеод ассистировала мужу, Питеру, на операциях в тех случаях, когда оперировали женщин. По мусульманским обычаям, посторонний мужчина, пусть даже врач, не имеет права прикасаться к женщине, так что приходилось соблюдать декорум. Кажется, в операционной устанавливалась ширма. Доктор Маклеод стоял за ней, его жена — у операционного стола. Он руководил ее действиями, а она детально описывала ему состояние органов, открывающееся во время операции.
После двух или трех дней пребывания
— Кэтрин, думаю, вам с Агатой лучше занять меньшую комнату с двумя сухими постелями, а мы с Максом пойдем в большую, — сказал Лен.
— А я думаю, — возразила Кэтрин, — что мне необходимо спать в большей комнате на хорошей кровати. Я глаз не сомкну, если на лицо будет капать. — Она решительно направилась в чудный сухой угол и положила на кровать свои вещи.
— Чтобы избежать неприятных ощущений, я могу немного сдвинуть свою кровать к центру, — предложила я.
— Не понимаю, почему Агата должна спать на этой плохой кровати под протекающим потолком, — заявила Кэтрин. — На ней может спать кто-нибудь из мужчин. Один пусть ложится здесь, другой — в комнате с Агатой.
Предложение было принято, и Кэтрин, оценивающим взглядом окинув обоих мужчин, словно решая, который из них будет ей полезнее, милостиво пожаловала этой честью любящего Лена, а Макса сослала в меньшую комнату. Похоже, эти перемещения позабавили лишь нашего веселого хозяина — он отпустил по этому поводу несколько непристойных шуточек по-арабски и добавил:
— Как угодно: устраивайтесь и делитесь между собой как хотите. Мужчины в любом случае в накладе не останутся, они будут довольны.
Однако утром никто доволен не был. Я проснулась в шесть часов оттого, что дождь лил прямо на меня. Макс оказался жертвой наводнения в другом углу. Он вытащил мою кровать из-под льющейся с потолка струи и свою вытолкнул из угла. Кэтрин досталось не меньше нашего: над ней тоже текло. Мы поели и отправились с Басрауи осматривать его владения, а потом двинулись дальше. Погода была отвратительной; некоторые пересохшие русла, вади, стали снова наполняться водой, и их трудно было преодолевать.
Наконец, мокрые и измученные, мы приехали в Алеппо и устроились в относительной роскоши отеля «Барон», где нас приветствовал сын хозяина Коко Барон — человек с большой круглой головой, желтоватым лицом и печальными темными глазами.
Единственное, о чем я мечтала, была горячая ванна. Ванная в отеле оказалась полуевропейского-полувосточного типа. Мне удалось на этот раз найти горячую воду, но она, как обычно, вырвалась из крана вместе с клубами пара, напугав меня до смерти. Я попыталась закрутить кран — не сумела и стала звать на помощь Макса. Тот явился, усмирил воду и велел мне вернуться в комнату: он позовет меня, когда все будет готово. Я вернулась и стала ждать. Ждала долго, Макс все не шел. Наконец, зажав под мышкой губку, в халате я решительно направилась в ванную сама. Дверь оказалась запертой. В этот момент появился Макс.