Автопортрет, или Записки повешенного
Шрифт:
К Гусинскому не относится определение «зайчик». У него сильная воля. Я приезжал к нему в испанскую тюрьму за день до суда, где должен был решаться вопрос об экстрадиции. Естественно, каждый нервничает в такой ситуации. Мы разговаривали через пуленепробиваемое стекло – тюрьма все-таки. Но Гусинский был абсолютно спокоен. Мое личное отношение к тому, что происходило с Гусинским, было резко отрицательное, вне зависимости от того, виноват Гусинский был по существу предъявляемых ему обвинений или нет. Любой человек, который занимался бизнесом в России, прямо или косвенно нарушал российские законы, прежде всего в силу их несовершенства и в силу того, что законы много раз изменялись за это короткое время.
Я попал в аналогичную ситуацию, когда власть на меня давила так же, как и на него, и поэтому мы должны были посоветоваться и решить, что делать
Так что Гусинский не зайчик. Он не пугливый, но он тоже не понимал своей политической ответственности. Остальные просто пугливы, реально пугливые люди. Они настолько боятся, что их бизнес может быть разрушен, что не понимают: он будет разрушен в любом случае, если политическая ситуация обернется неправильно для бизнеса. Они просто не просчитывают следующий шаг или не хотят считать. Или считают, что все, что можно, возьмем, а потом – хоть трава не расти. Я действительно в этом смысле отличаюсь от них. Я брал на себя ту ответственность, которую они или боялись, или не хотели брать.
Лужков и Примаков
СЛужковым я мог установить блестящие отношения, но совершенно сознательно отстаивал свою политическую позицию, полагая, что Юрий Михайлович – зло для страны. Ровно то же могу сказать и о Примакове. В конце концов, у нас много общих знакомых по Академии наук, он академик, я член-корреспондент, найти общий язык с Евгением Максимовичем мне было бы проще, чем, например, Гусинскому. Ведь Примаков воспринимает Владимира Александровича как таксиста, не более того. И Лужков для Евгения Максимовича всего лишь преуспевший лавочник, человек в кепке. Поверьте, мне хорошо знаком менталитет представителей советской элиты, привыкших смотреть на окружающих сверху вниз. Словом, я осознанно не стал договариваться с Евгением Максимовичем. Был момент, когда я единственный выступал против Примакова. Тогда все вокруг только и восклицали: ах, какой классный у нас новый вождь – мудрый, прозорливый!
Я не участвую в разработке кремлевских сценариев. Я самостоятельно всё делаю. В данном вот случае развеиваю мифы о том, кто такой Лужков. Он представал в течение долгого времени человеком безупречным, построившим уникальную экономику уникального города. Я могу сказать, что эта экономика действительно уникальна: она уникально криминальна. Она направлена исключительно на то, чтобы высасывать соки из страны, сводить их в один город, чтобы потом этими ресурсами распоряжался очень ограниченный круг людей. Я очень поддерживал назначение премьером Примакова, который решил очень важную задачу – он реально стабилизировал политическую ситуацию в России. В тот момент это было самое главное. И эту задачу лично Примаков решил своим авторитетом. Политическая ситуация в России была крайне сложная. И в момент назначения Примакова премьер-министром он был очень положительной фигурой. Очень важно, что именно он смог стабилизировать политическую ситуацию. Казалось, что он разумно воспользуется этим. Но предположения не просто не оправдались. Они как бы в самой драматической форме переиначились, ровно до противоположности. Именно Примаков стал на самый порочный, самый трагический для России путь. Начались непонятные вроде бы вещи – такое странное правительство, которое должно решить сложнейшую задачу – экономическую. Но чем дальше развивались события, тем больше и больше я понимал, что это правительство не ставит своей задачей решение экономических проблем. Оно просто хорошо понимало, что не существует простых решений, есть только долгосрочные, поэтому самым удобным решением в экономической области является получение кредитов у МВФ.
Но главное – не это. Главное – борьба за власть. И здесь абсолютно четко проявились пять направлений борьбы: Дума, губернаторы, окружение президента, спецслужбы и средства массовой информации. Вот те направления, по которым уверенно продвигалось правительство. Шел реальный перехват, попытка реального перехвата власти по всем этим пяти направлениям.
Одно направление было абсолютно успешно – это Дума. Тогда становился понятен состав правительства. Примакову удалось снять дикое напряжение в обществе – противостояние Думы и исполнительной власти. Эта проблема была решена ценой того, что экономика, конечно,
В России наступили другие времена. Россия теперь живет другой жизнью. Евгений Максимович этой жизни абсолютно не понимал и, не понимая, не приемлет. Но он умный человек в том мире, в котором существует. Он жил в системе, которая не учитывала сегодняшний реальный мир России, поэтому он делал трагические для России ошибки, одну за другой. Одна из них привела к моему с ним противостоянию – позиция по НАТО. Помню, пришел Примаков, который был тогда министром иностранных дел (я был замсекретаря Совета безопасности), и сказал, что подписание договора Россия – НАТО и вообще позиция России по отношению к расширению НАТО на Восток абсолютно неверная. По существу, с точки зрения той морали, в которой живет Примаков, она действительно была неверная. Я Примакову сказал: «Евгений Максимович, нельзя возражать против расширения НАТО на Восток и подписывать с НАТО договор. Это – лицемерие, это двойной стандарт. Стратегически в политике это рано или поздно проявится как ошибка». Что и произошло.
С Ираком тоже была ошибка. И нельзя в политике замахнуться и не ударить. Один раз это проходит, второй раз в это уже никто не поверит. Россия много раз за последнее время, в том числе из-за того, что неверно оценивал ситуацию министр иностранных дел Примаков, оказывалась в униженном положении. Нас унизили в Ираке, а мы могли не попадать в такое положение. Мы могли занять совершенно взвешенную позицию. И еще больше нас унизили в Косове. И опять-таки Россия имела возможность выглядеть не просто достойно, а стать лидером в разрешении подобных ссор и конфликтов. Но Россия заняла ровно противоположную разумной позицию. Примаков поехал якобы разрешать этот кризис. Он встретился с Милошевичем, но не встретился с лидером албанцев. Почему? Какое право имел человек, желающий уладить конфликт, так односторонне в него вмешиваться? То есть вместо улаживания конфликта произошло вмешательство в конфликт.
Примаков хотел строить империю, причем империю в худшем ее понимании – основанную на насилии, а не на интеллекте. Мы знаем, какова цена строительства империй подобного сорта вообще и в России в частности. И если с этих позиций оценивать действия Примакова, то они становятся понятными. С первого дня он стал бороться за СМИ, за влияние на губернаторов, президента, спецслужбы… Последние ожили, реанимировались. Это не Примаков сражался и не слабые интеллектуально коммунисты, а остатки российских спецслужб в худшем их проявлении.
Абрамович и Ходорковский
Никакого участия в процессе нынешнего объединения «Сибнефти» и ЮКОСа я не принимал, не вел переговоров ни с Абрамовичем, ни с Ходорковским. Более того: ни с тем ни с другим не общался уже несколько лет. Вопрос об объединении стоял давно. Однажды оно было начато, но не доведено до конца – объединенная компания уже и имя получила: ЮКСИ. Объединение было выгодно и «Сибнефти», и ЮКОСу. Вот в том процессе я принимал самое активное участие. Но тогда мои партнеры Абрамович и Швидлер выступили против объединения, и оно не состоялось. Сегодня свою долю – приблизительно половину пакета – я продал Абрамовичу, и он со мной рассчитался.
С Абрамовичем меня познакомил Петр Авен. Петя играет особую роль в этом смысле в моей жизни. Роман намного младше меня. Он, конечно, человек совершенно неординарных способностей. Я имею в виду понимание жизни. Ему это как-то очень удается. Может быть, потому, что у него было достаточно сложное детство. Он полностью сделал себя сам. Рома – человек глубокий, очень правильный и самодостаточный.
Я считаю себя совершенно самостоятельным человеком и не борюсь за место нигде – ни в компании, ни в политике. Я пытаюсь утвердиться своим пониманием по тем или иным проблемам. Если кто-то делает это лучше меня, я отхожу, без чувства ревности, без сопротивления. Я знаю, что есть пространство, где Роман очень силен, – в личном общении с людьми. Я знаю, где он слабее меня, – он хуже понимает пока политическую стратегию. Но и не претендует, что понимает. Он молодой и обучаемый. Хотя он недостаточно образованный человек, но обучаемый. Умный и, что особенно важно, точно оценивает свои возможности.