Автопортрет

Каралис Дмитрий Николаевич

В Дурмени я был огорчен - понял, что ребята смотрят на меня больше как на издателя, а не писателя. Еще недавно, в Дубултах, мы все были равны литературная молодежь... Теперь вот такое расслоение. Писать надо в первую очередь. Писать!..

Прилетели в Москву, целый день проболтался там, помылся в кооперативном душе на Ленинградском вокзале и уехал "Красной стрелой", прихватив бухгалтера "Текста", которая должна по моей просьбе проревизовать Лен. представительство.

Поселил ее в гостинице "Гавань" и пошел домой спать. Ольга сказала, что я опух. Я сказал, что это от переакклиматизации.

Подписал со "Смартом" договор на издание своего романа. Советско-финское СП. Расходы, включая мой гонорар, они оплачивают, но бумагу на тираж должен достать я. Обложку обещал нарисовать Саша Мясников, мой редактор. Раньше он работал в "Советском писателе", у него есть книга неплохой прозы.

Вчера напечатал одну страницу повести. Сегодня ничего не напечатал. Грустно. На что уходит жизнь?.. Сейчас есть 49 страниц текста, которые мне не нравятся.

Завтра - опять дела. Откуда они берутся! Скоро должны приехать Коля и Света Александровы из Москвы. Будем гулять по городу. Хочу поселить их в "Гавани". Директор гостиницы, как выяснилось еще весной, мой старый знакомец Паша Чудников. Не видел и не слышал его лет пятнадцать, когда-то мы работали с ним на кафедре в ЛИВТе, ездили со стройотрядом в Венгрию, пили, гуляли, чудили. Слышал, что он двинул по комсомольской линии, потом ходил помощником капитана по работе с пассажирами на круизном "Михаиле Лермонтове", и вот весной, после показа по телевидению сюжета с моим участием, он позвонил, вычислив мой телефон через общих знакомых. Теперь всех приезжих поселяю у него в гостинице. Удобно - рядом с моим домом.

Он же - прообраз главного героя моей повести, который поутру обнаруживает себя в постели женщиной. Сцена его пробуждения занимает у меня страниц десять. Страх, ужас, попытки найти объяснение случившемуся. Неудача с одеванием в одежду жены, отвращение к своему новому телу при посещении туалета... Попытался выписать все с максимальной реалистичностью, представив себя в такой передряге. Сейчас веду героя по городу - ему негде жить, он еще надеется на возвращение в свою истинную плоть, снять деньги с книжки проблема, звонить могущественным знакомым бессмысленно, заигрывают мужики, жене он дал телеграмму, что срочно выехал по важному делу в Москву, пусть сидит тихо и не ищет его, на работу передал, что взял отпуск за свой счет... Надежда еще не покидает его... И работал мой герой до нелепого превращения именно директором гостиницы...

6 ноября 1990г.

Стоял за селедками. Купил.

Есть начало 51-й страницы.

Обещают ввести карточки на продукты.

Славно придумано, сизый нос.

19 ноября 1990 г.

Толик Мотальский написал трактат для "Лит. газеты", как нам накормить страну (в виде диалогов, на манер бесед Платона - он последнее время именно так и пишет). Сидя у окна, за которым простирается заросший травой участок и видны сараи-развалюхи, которые он сдает дачникам, а в одном живет летом сам, он собрался прочесть мне свои труды, отпив из личной чашки портвейна "Ереванского розового".

Я попросил его не читать.

– Ты же себе лук летом вырастить не можешь, ведра картошки не соберешь, пучка редиски нет, а пишешь, как накормить страну. Это же нонсенс, Толик!

Он посмеялся: "Да, старик, это верно... От, ты какой проницательный..."

Сегодня, выходя из Дома писателя, встретил Харитона Б., драматурга. Не так давно он бросился в коммерческие волны. Сначала организовал с Борей Крячкиным бюро по распространению пьес для театров. Не получилось.

Пару месяцев назад он ходил гордый и обещал уволить какого-то отставника, который "не понимает, что 20% больше 15%". В то время он был коммерческим директором новой газеты "Обо всем".

– Как дела?
– спросил я и примкнул в попутчики - по пути нам было, на Литейный.

Харитон сказал, что в газете больше не работает.

– Я им наладил все, как надо, и уволился. Теперь у меня свое дело.

Оказалось, что у него малое предприятие по выпуску экологически чистого удобрения на базе навоза.

– Хоть и с говном дело имеем, но тут чище, чем с писателями. У писателей говна в тысячу раз больше...

Суть дела такова. Особые австралийские черви ("Шестьдесят тысяч долларов стоят!" - "За штуку?" - "Нет, не за штуку. Не помню, за сколько...") будут поедать наш навоз и производить "экологически чистое, повторяю!" удобрение, которое в 25 раз питательнее навоза. И это облагороженное червями дерьмо Харитон будет продавать на Запад за валюту. Таковы его новые планы.

– Уже заказов полно, - важно сказал Б.
– Польша заказала, Англия, ряд других стран. Страшно дорогое удобрение.

Я усомнился, что питательность и эффективность удобрения действительно в 25 раз выше, чем у навоза.

– Это значит, если с унавоженной грядки я снимаю 10 кг огурцов, то теперь буду снимать 250?

– Насчет килограммов не знаю, - отвернулся к троллейбусному окну Харитон, - но у меня есть венгерская разработка, там написано. И это экологически чистое, не забывай! И надо не валить мешками, а маленькими дозами, может, всего полграмма под куст...

– А почем на внутренний рынок дадите?

– Рублей двадцать пять за килограмм.

– Кто же купит? Лучше машину навоза за 50 рублей - на весь огород хватит.

– Купят. Если галстуки по 400 рублей за штуку покупают, то и удобрение купят.

Несколько раз он повторил, что его новое дело значительно чище, чем писательские круги. Чем-то его очень обидели братья-писатели.

Я неискренне пожелал ему успеха в навозных делах и вышел из троллейбуса у Невского. Харитон поехал дальше - навстречу своей звезде.

Контора его называется "Гея", т.е. Земля, и он там директор. Но в земле, как я понял из разговоров, он ничего не смыслит. Убежден, что через некоторое время он будет клясть патентованных австралийских червей в бочках "по 60 тыс. долларов, за сколько, не знаю" или наш навоз, который окажется ненадлежащего качества. Или компаньоны подведут. Или коровы, которые будут плохо гадить.

21 ноября 1990 г.

В метро раздают брошюрки, микро-книжечки и листовки религиозного содержания. Дали и мне. "Четыре Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить: смерть, страшный суд, ад и рай".
– Из католического катехизиса. Постараюсь запомнить.

Вчера взялся переделывать повесть, начиная с 27 страницы. И по 51-ю.

1 декабря 1990г.

У Сереги Барышева умер отец - сердце. За столом умер, мгновенно.

Завтра иду на похороны. Веселый, безобидный и свойский был человек. Меж собой, вслед за Серегой, мы называли его Стариком Хэнком, как героя рассказа О'Генри, который подавал своими огнеупорными пальцами сковородки с плиты. Почему Серега так окрестил отца, уже не помню. Владимир Сергеевич прошел всю войну шофером до Берлина, восстановил разбитый трофейный грузовичок, привез его в Ленинград, работал на нем. Последние годы - мастером на заводе "Ленгазаппарат".