Авторитет
Шрифт:
…Задыхаюсь! Задыхаюсь! Нельзя было почти всю жизнь работать по четырнадцать часов! А в застолье по четырнадцать рюмок можно было пить?!. Удар!
…Сейчас много пишут о реформах Столыпина. И это хорошо. Но почему молчат о реформах Витте? Фамилия не та? Некрасиво!.. Удар!
…Выражение тихий Дон, кажется, впервые упоминается у Пушкина в Кавказском пленнике… Если бы не перечитывал сыну, никогда бы не вспомнил… Удар!
…Религиозный взгляд на мир научно корректней атеистического. Нужен смелый ум, чтобы иногда сказать: это не нашего ума дело!.. Удар!
…Обширные
…Если предстоит конец книжной цивилизации, это удесятерит агрессивность человечества. Ничто не может заменить натурального Толстого и натурального Шекспира… Удар! Знание о жизни другого народа смягчает этот народ по отношению к нему. В темноте все опасны друг другу… Удар!
…Политика! Как говорил Ходжа Насреддин: не вижу лиц, отмеченных печатью мудрости… Удар!
…Первый признак глупца: количество слов не соответствует количеству информации… Удар!
…Какой маразм! Пригласил домой иностранного физика и, называя ему адрес, забыл указать корпус дома! Проклятый телефон! Но он, молодец, догадался сам найти! Маразм… Хотя в момент звонка я был весь в работе… Удар!
…Не смерть страшна, а страшно недостойно встретить её… Удар!
…Человек краснеет и делает шаг к жизни. Человек бледнеет и делает шаг к смерти!.. Удар!
…Подставленная щека воспитывает бьющую руку… Сомнительно. Односторонность подставленной щеки… Удар!
Они обычно играли до двадцати пяти: кто первым набрал двадцать пять очков, тот и выиграл. Сын, не замечая необычайной сосредоточенности отца, пропустил достаточно много ударов, уверенный, что отец случайно вырвался вперёд. Но при счёте десять – пять в пользу отца он как бы очнулся.
– Ну, теперь ты у меня ни одного мяча не выиграешь! – крикнул он. После чего яростно скинул рубаху и отбросил её. Стройный, ладный, худой, поигрывая юными мускулами, он сейчас стоял перед ним в чёрных спортивных брюках и белых кедах, незавязанные шнурки которых опасно болтались. Отец предупредил его относительно шнурков, но он только резко махнул рукой и с горящими глазами приготовился к подаче.
Шквал сильных ударов посыпался на отца. Но почти все удары, сам удивляясь себе, отец изворачивался брать и посылать обратно. Иногда отец забывался, срабатывала давняя привычка играть с сыном, начинающим игроком, и тогда он мягко и высоко отбивал волан. Сын гасил с необычайной резкостью, и отец пропускал удар или, что выглядело особенно глупо, неожиданно ловил волан рукой, не успев рвануться в сторону и подставить ракетку.
Однако чаще всего, продолжая сам себе удивляться, он дотягивался до очень трудных подач и отбивал их. После того как он отбивал особенно трудные подачи, он замечал в глазах у сына как бы комически-заторможенное уважение. Однако сын порядочно загнал его своими подачами. Сердце колотилось во всю грудную клетку, он был весь мокрый от пота. Но чем трудней ему было, с тем большей самоотдачей он шёл к победе.
А сын, несмотря на свои яростные усилия, в отличие от отца, оставался совершенно свежим и ровно дышал. Задыхающемуся отцу это казалось чудом. Но игра приближалась к победному концу, и сын стал нервничать. После неудачного удара он в бешенстве швырнул свою ракетку.
– Будешь нервничать, будешь хуже играть, – задыхаясь, предупредил его отец.
– Эта ракетка соскальзывает с руки, – крикнул сын, – я пойду возьму запасную.
И побежал домой. Отцу показалось, что эта передышка в две-три минуты спасла его. Сейчас, когда игра остановилась и он осознал свою усталость, ему подумалось, что ещё несколько мгновений такого напряжения – и он рухнул бы наземь.
Отец слегка отдышался. Сын прибежал с новой ракеткой, и они продолжили игру. И хотя эта ракетка была ничуть не лучше прежней, сын, видимо, успокоился и стал бить ещё точней и свирепей. Сын бил ракеткой по волану с такой размашистой силой, словно стремился не просто выиграть у отца, а вытолкнуть его из жизни. Это пародийно напоминало отцу то, что он часто читал в глазах у некоторых молодых физиков: когда же вы наконец сдохнете! Авторитет таких учёных, как Георгий Андреевич, стоял поперёк их завиральным идеям.
Сын опять загнал отца, но вдруг споткнулся, наступив на шнурок незавязанного кеда, и чуть не упал, однако, ловко сбалансировав, устоял на ногах.
– Завяжи шнурки, иначе не играю! – грозно крикнул ему отец. Он боялся, что сын опасно шлёпнется на землю.
Сын занялся своими шнурками, а отец в это время старался отдышаться. Иначе от переутомления он сам мог грохнуться. Чтобы уберечь сына от падения, он остановил его, но именно потому и сам не рухнул, загнанный одышкой.
Через минуту игра продолжилась, и сын окончательно загнал отца, однако отец выиграл, на два очка опередив сына.
– Ну что, сынок, старый конь борозды не портит? – спросил он, обнимая его и целуя.
– Случайный выигрыш, – сказал сын и, не удержавшись, всхлипнул. Он уворачивался от отцовских поцелуев и одновременно прижимался к нему как к отцу, ища у него утешения. И отец вдруг почувствовал всем своим существом, что сын проникся к нему уважением.
– Ты играешь лучше меня, но у меня внимания больше, потому что меньше времени осталось, – сказал отец. Он сразу же пожалел о своём сентиментальном объяснении. Как-то само сорвалось. Впрочем, сын навряд ли его понял.
– Завтра я выиграю всухую, – сказал сын с вызовом, приходя в себя.
– Посмотрим, – ответил отец, – но сегодня ты два часа почитаешь.
– А что читать? – спросил сын.
– Двенадцать стульев и Золотой телёнок, – ответил отец, – начнём с этого. Ты ведь любишь юмор.
– Я эти фильмы двадцать раз смотрел по телевизору, – ответил сын.
– Это не фильмы, а книги прежде всего, – пояснил отец.
– Хорошо, – согласился сын, – но завтра я тебя разгромлю.
Это прозвучало как тайная угроза бойкота чтению.