Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 10
Шрифт:
Жена же Головни тоже вышла к метро – трусами и насисьниками трясти, и стала большое бабло таскать, усмехаясь в пшеничные усы. Только не кормила она Головню, смеялась над ним, что на его зарплату можно теперь всего лишь прожиточный минимум водки, вайна и пивка взять.
В Золотой век Головня исправно деньги жене отдавал, кормил ее и одевал, учительницу литературы и русского языка, и себе чуть-чуть денег оставлял, на легкое побухивание – как раз на восемь батлов водки, четыре бутилена вайна и дюжину бутылок пивка в месяц: два батла в пятницу за вечер сразу, затем, в субботу, в течение всего дня, чтобы медленно приземляться –
Летом он свою учительницу в Гурзуф возил и там каждый день скромно побухивал, только не водочку, а крымский вайн марки Массандра, и не зараз, а в течение дня выпивал бутилена две-три, разделяя их с женой. Вечером он свою учительницу в Коктейль-холл водил, и там они один-два коктейля выжирали, сидели, из соломинок потягивая, иногда выходили на середину заведения, потанцевать, как в те давние времена, когда были женихом и невестой. А на ночь он оставлял себе еще один, запасной бутилен вайна и называл его вечерний портвейн, хотя, конечно, по времени он был ночным.
Хорошо было Головне в Гурзуфе. Ложился с женой в укойку, делал с ней камасутру, потом вставал, вечерний портвейн побухивал, глядя на далекие ночные огни в море и хлопая москитов на лбу, затем – снова с женой в укойку ложился и камасутру с ней делал.
И вот, теперь – совсем сдулся Головня. Денег у него оставалось только на восемь батлов, четыре бутилена и дюжину бутылок.
Ни на жене отдать, ни сапоги жене купить, ни, тем более, на Гурзуф отложить. Не мог же Головня свой образ жизни нарушить – по пятницам не бухать, по субботам не продолжать, по воскресеньям не похмеляться?
Приходит Головня на кухню, а там жена сидит с подругами, о баксах и шмотках говорит, дорогие сигареты курит и кофе с шоколадом пьет. Все эти подруги, тоже учительницы, школу свою бросили, и все теперь, как одна, у метро стояли – трусами, насисьниками, шелковыми написьниками трясли, так трясли, будто перед ним целый ансамбль виртуальных ченчин мельтешит: канкан, джигу и твист отплясывает.
И не выдержал Головня. Бросил он водку пить, ибо дорогая она для него уже была. Стал фанфарики брать, тем более что к тому времени бизнесмены уже всю Россию дешевыми фанфариками завалили.
Посинел Головня, стал худеть. Перестал нравиться жене. Она себе другого нашла, флэт разменяла и Головню в хрущобу, в однокомнатный флэт отселила. И там Головня стал жить.
К тому времени его из армии на дембель отправили, военную пенсию назначили, которой ему хватало что-то вроде на сотню фанфариков в месяц. Вот и стал Головня по три фанфарика в день выбухивать, а на остаток – закусь какой-нибудь брал. И все худел и худел.
Стал он похожим на узника немецкого концлагеря – с такими большими суставами, впалыми щеками. Делать пфиу и абпруа теперь он стал непроизвольно, как черепаха или птица, будто бы у него клоака в пелвисе от такой жизни образовалась.
Всё труднее ему было из дома выходить, и он постоянно кому-нибудь звонил, чтобы пришли к нему, взяли у него денег от пенсии и сходили в ларек за фанфариками.
И вот, пришел однажды к нему Толик Бутин, взял денег, за фанфариками пошел. Но по пути заблудился, еще куда-то попал и там завис. И пришел он к Головне с фанфариками только на следующий день.
А Головня у порога своего однокомнатного флэта лежит, синий, как индеец Джо. Вызвали ментов, они осмотрели всё, сделали вывод, что никто, в том числе и Толик Бутин, Головню не убивал. А Толик заплакал, взял фанфарики, собрал их в пакет и домой пошел – фанфарики за упокой Головни добухивать. Недолго, правда, и ему оставалось по нашей грешной земле ходить, ибо Толик стал вторым, кто умер в Новые времена, продолжив тем самым длинную цепь вымирания русского пипла вообще.
Как Головню хоронили
На похоронах Головни мы с Серегой так разбухались, что сами чуть не умерли. Где-то в середине вечера мы забыли о том, по какому поводу здесь собрались. Там, конечно же, была бывшая жена Головни, а с ней – все ее подруги, бывшие учительницы.
У каждой был свой бизнес: одна овощами торговала, другая – рыбой, третья – презервативами.
Это были удивительные презервативы, и она подарила по пачке каждому из гостей. Суть этих презервативов была в том, что на обложках изображались рок-звезды, иногда совсем голые, иногда наполовину. Бывшая учительница считала, что нашла золотую жилу, но бизнес у нее почему-то не шел.
Она была вся в движении, в полете вся. Постоянно моталась по всяким клубам и ловила там звезд. Крупные звезды с ней не хотели связываться на ее жмотских условиях, но мелкие были рады такой рекламе. Суть предложения была в том, что звезды получали бесплатную рекламу среди молодежи от 12-ти лет, разрешая в письменной форме печатать свои голые и полуголые фотографии на обложках презервативов. За это учительница ничего звездам конечно, не платила.
Началось всё с того, что учительница закупила по дешевке целую фуру этих презервативов, но без всяких обложек, и сложила их у себя в гараже. Потом она взяла кредит у мафиозей, открыла свою фирму и заказала в издательстве для презервативов обложки. А презервативы так и остались лежать в гараже, их должно было надолго хватить, если этот гараж не сгорит. А вот, если бы гараж сгорел, то всему бизнесу учительницы сразу пришел бы стюп.
И вот, все мы ходили по однокомнатному Головневому флэту, где справлялись поминки, и показывали друг другу эти презервативы, в надежде, что хоть кто-нибудь из нас знает хоть одну из этих звезд.
Серега, как всегда, стал снимать учительниц, подруг Головневой жены, желая сделать им жаворонков где-нибудь потом или Запорожье прямо сейчас. Больше всего он хотел сделать жаворонков именно той учительнице, с презервативами, и прямо в ее гараже, причем, используя при этом как раз ее символический презерватив.
Потом мы пошли в ночной пивняк, и Серега там опрокинул две кружки пива прямо на голову официантке.
Дело было так. Официантка поставила две кружки пива на стойку, за которой сидел Серега, а Серега как раз что-то объяснял Толику Бутину, широко размахивая руками. И вот, так он руками размахнул, что кружки и свались за стойку.
Но звона мы почему-то не услышали. Спустя некоторое время из-под стойки высунулась голова официантки, вся мокрая и липкая. Серега очень ее пожалел и дал ей пятьсот рублей.