Аввакум Захов против 07
Шрифт:
— А почему бы нам не оборудовать несколько «случайных» лодок? Я бы на вашем месте обязательно сделал это. Представьте себе на минуту, что 07 «клюнет» на эту приманку. Тогда мы получим представление о диалоге, который они ведут в лодке.
На следующий день Василев сообщил ему по радио:
«Зря старались! Запись с двадцати одного тридцати до двадцати двух сорока пяти. Он все время говорил об островах Таити и Самоа, об их флоре и обычаях местного населения. Ничего особенного, ни одной настораживающей фразы. Так я и предполагал».
Аввакум ответил:
«Запись чудесная, текст наводит на серьезные размышления. 07 пронюхал про оборудование. Его рассуждения о Таити и Самоа — камуфляж. Не спуская глаз
Василев обиделся:
«Почему вы так беспокоитесь, ведь 07 — моя задача! Вы, пожалуйста, заботьтесь о профессоре и вилле».
В последующие дни все шло своим чередом.
Придя домой, Аввакум садился читать либо рисовал фасады домов: тех, что были рядом с ним, — с натуры, а тех, мимо которых проходил, — по памяти, зарисовывал детали оград. Подозвав Маркова, он спрашивал:
— Это откуда?
Если ответ был верным — он угощал его конфетами, а если нет — делал строгое лицо и с видом учителя, недовольного своим учеником, отправлял его «искать»…
Карандашные наброски и этюды были «арифметикой», но подчас он задавал и «алгебраические» задачи — на наблюдательность.
Он уходил к себе в комнату и через минуту снова появлялся:
— Марков, что изменилось в моей одежде? Считаю до десяти.
— Вы вложили в карман пиджака белый плато чек, — отвечал Марков в интервале между пятью и. шестью.
Аввакум кивком головы указывал на коробку с конфетами.
— Прошу!
Марков с удовольствием угощался, но сам Аввакум не притрагивался к конфетам — к сладостям он был равнодушен. Затем он снова уходил к себе и опять появлялся.
— Марков, что изменилось в моей внешности? Считаю до пяти.
Он считал до пяти, потом начинал счет заново — давал ученику возможность явиться на «переэкзаменовку».
Вконец смущенный, Марков молчал.
Аввакум вздыхал с горестным видом.
— Ну-ка, взгляни сюда, — указывал он на плато чек. — Прежде он был сложен прямо и находился в горизонтальном положении, а сейчас над изгибом выглядывают два уголка… Ведь это же так бросается в глава, разве можно не заметить?..
Порой, когда его одолевала скука из-за этой «сидячей» жизни, он забирался в область «высшей математики» наблюдательности.
— Марков, какую новую особенность ты замечаешь в моей одежде? — спрашивал он. — Можешь смотреть сколько угодно, регламента я не устанавливаю.
По истечении нескольких минут Марков растерянно разводил руками. У бедняги был такой несчастный вид: он явно рисковал попасть во «второгодники».
— В конце концов я могу рассердиться, — говорил Аввакум, хотя голос его оставался все таким же мягким и спокойным. — Последнее время ты становишься все более рассеянным, друг мой, уж не Наталья ли Николаева этому причина?
Марков покраснел. До сих пор с секретарем профессора Трофимова он обменялся лишь несколькими словами, притом по совсем незначительному поводу. Однако покраснел он до корней волос.
— Не знаю, как далеко заведут тебя твои авантюры! — качая головой, корил его Аввакум. — Любовь слепа! — Он указал на свой галстук, желтый в синий горох: — Будь добр, погляди на этот узел! Забудь на ми нуту небесные глаза Наташи, вынь их из своей души и подумай: ты когда-нибудь видел, чтобы я подобным образом завязывал галстук? Делал такой огромный, широкий узел? Едва-едва затянутый и как будто впопыхах, без зеркала? Ты никогда в жизни не видел у меня та кого безобразного узла, и то, что характерные для меня привычка, манера, стиль, если угодно, внезапно нарушены, должно было сразу произвести на тебя должное впечатление! Эти вещи куда важнее платочка в карма не пиджака. Сунут его туда, и он себе лежит, нет нужды переворачивать его так и этак, а галстук каждый день завязывается заново, и если узел получился не сколько необычный, то это обязательно что-то говорит о настроении человека, о его душевном состоянии. Видишь, дорогой мой, какая это важная деталь!
— Вполне согласен, — примирительно ответил Мар ков. И, все еще не простив Аввакуму его намека относительно Наташи, заметил: — Но я не завидую вашей будущей жене! Уж слишком много вы видите и понимаете!
— Те, что видят и понимают слишком много, обычно до конца своей жизни остаются одинокими! — мрачно сказал Аввакум.
Сам того не желая, Марков задел его самое больное место.
Варна, 19 июля 196… г.
Гром ударил, как говорится, средь ясного неба. Симпозиум закончил работу. В своем заключительном выступлении Константин Трофимов предсказал квантовой электронике великое будущее: «Она превратит труд в удовольствие, — сказал он, — даст возможность проникнуть человеку в тайны первоматерии, превратить мысль в луч, для которого не будет границ, для которого созвездия, например, станут такими же доступными и близкими, как, скажем, ближайшая автобусная остановка». Ему долго аплодировали, казалось, зал вот-вот рухнет от оваций, а некоторые иностранные журналисты попросили, чтобы он сообщил что-нибудь конкретное об этом «луче». Профессор рассмеялся и посоветовал им не придавать значения слову — это просто символ, литературный образ. У него спросили, есть ли что-либо общее между тем «лучом», который он открыл, и тем, которому предсказывают… Но профессор не дал им договорить: — «Существует столько лучей, — сказал он, — что, если бы мы стали их перечислять и объяснять, что они собой представляют, едва ли удалось бы закончить до конца года». Затем он посоветовал им не бояться никаких лучей: «Лучи — лунные, солнечные, звездные — всегда были излюбленными образами поэтов, которые украшают ими свои стихи. Для человека луч стал символом красоты. В советской стране нет такого ученого, который дерзнул бы как-либо омрачить это всеобщее представление», — заверил он присутствующих. Ему снова бурно зааплодировали; на некоторых журналистов эти его слова произвели особенно благоприятное впечатление.
Среди журналистов, восторженно аплодировавших Трофимову, был и 07.
— Пожалейте ваши руки! — сказала ему по-французски Наталья Николаева и улыбнулась.
Какая улыбка! Репинская «Дама в белом», сойдя с полотна, улыбалась ему. Потому что и Наталья Николаева была в белом платье и вся сияла.
07 наклонился к ее уху:
— За такие слова я бы не пожалел еще пары рук, — сказал он на превосходном русском языке. — Еще сто пар рук, — воодушевился он, — будь они у меня!
— О! — покачала головой Наталья Николаева. — Спасибо за добрые чувства.
Может, им хотелось обменяться еще несколькими словами, но в этот момент Станилов, коснувшись ее плеча, указал на профессора — тот уже торопился к выходу. За ним следовал Марков.
Аввакум видел, как 07 схватил под руку Станилова и что-то ему шепнул, глядя вслед Наталье Николаевой. Станилов громко захохотал и фамильярно похлопал 07 по плечу.
Машины, публика — все пришло в движение, и вскоре театральная площадь снова обрела будничный вид.
— Товарищ майор!
Кто-то сильно дернул Аввакума за плечо.
Он раскрыл глаза и в ту же секунду, как зрачки его уловили взволнованное и испуганное лицо Маркова, он уже наполовину предугадал, что произошло. Вскочив с постели и начисто стряхнув с себя сон, Аввакум кинулся к стулу, где лежала его одежда.
— Я только что звонил служителю, — докладывал Марков голосом, который был на грани паники, хотя еще «держался», — никакого ответа! Никакого ответа! Дежурный на площадке тоже молчит. Позвонил в домик садовника — гробовая тишина. Перерезаны провода.