Ай да сын!
Шрифт:
Шелленберг удивительно ловко умел выдавать мысли подчиненных за свои собственные, при этом даже не краснея, но вот допридумывать чужие анекдоты он не умел.
«Его погубит любопытство,» — сказал однажды о Гиммлере Рем, но раньше любопытство Гиммлера погубило самого Рема: однажды рейхсфюрер повесил на двери своего кабинета фотографию Рема в весьма интимной обстановке с надписью «Не проходите мимо!»
Впрочем, сюжет фотографии был настолько интересен, что мимо и так никто не проходил. Когда Рем узнал об этом, Гиммлеру пришлось на несколько дней уйти в подполье, так как шеф штурмовиков был
Однажды, после очередного совещания в ставке, фюрер велел Гиммлеру задержаться. «Что за грязные слухи распространяет этот ваш Шелленберг о выдающихся деятелях партии?»
Гиммлер привык понимать его с полуслова. Через час на столе у фюрера оказались с любовью собранные рейхсфюрером СС досье на Бормана, Геббельса и Геринга, в которых было документально подтверждено все то, о чем простодушный Шелленберг болтал на каждом углу. В тот день Гиммлер допоздна засиделся у фюрера, взахлеб рассказывая о своей коллекции. После этого ни Борман, ни Геббельс, ни Геринг с ним не здоровались, а Шелленбергу на следующий день устроили темную в министерстве пропаганды, что, впрочем, его ничему не научило.
С тех пор Гиммлер зачастил к фюреру. Они запирались на всю ночь и сплетничали о своих боевых товарищах, перебирая фотографии интимнейшего характера, слушая невнятные магнитофонные записи и мерзко хихикая.
Мюллер просматривал доносы, отданные ему Кальтенбруннером. Некоторые из них были на самого Мюллера, и от этого у него портилось настроение. «С какими скотами приходится работать!» Он передавал такие доносы своему помощнику Шольцу, чтобы тот разобрался с их авторами.
Мысль о Штирлице не давала покоя. Мюллер массировал голову большими и указательными пальцами, но это не помогало. Хотелось отдохнуть, послушать музыку или сходить в подвал, где пытают арестованных коммунистов, но он знал, что это невозможно, потому что надо сидеть здесь, в осточертевшем кабинете, разбирать доносы и в угоду Кальтенбруннеру шить дело безобиднейшему из штандартенфюреров.
Мюллер придвинул к себе чистый лист бумаги и, поглядывая на верхний в пачке донос, написал левой рукой:
Даважу до вашева свединя што штандартенфюрер СС фон Штирлиц не какой не истиный арииц а какрас руский шпиён патамушто он всё время расказывает анегдоты пра фюрера и гаварит што мы праиграим вайну.
Подпись Мюллер не поставил. «Конечно, сейчас все говорят, что мы проиграем войну и рассказывают анекдоты про фюрера, — думал он, — но на всякий случай стоит проверить, ведь Кальтенбруннер хотел доказательства».
Мюллер вызвал Шольца и спросил, какие анекдоты про фюрера он в последнее время слышал от Штирлица.
— Никаких, — ответил Шольц, удивленно глядя на своего шефа. — Штирлиц вообще не рассказывает анекдотов про фюрера, говорит, что это непатриотично.
— Странно, — почесал в затылке Мюллер. — А чего же он тогда все время говорит, что мы проиграем войну?
— Разве? По-моему, как раз наоборот: когда говорят о наших поражениях, он смеется и отвечает: «Ерунда, наши скоро победят».
— А может быть, он русский шпион? — напрямик спросил Мюллер.
— Ну что вы! Какой он русский шпион? — махнул рукой Шольц, косясь на плакат, висевший на стене. На плакате, изображавшем русского шпиона, был нарисован бородатый мужик в папахе и валенках, с карабином в руках и желтыми кривыми клыками. На Штирлица он совсем не походил.
Когда Шольц вышел, Мюллер разорвал свой донос и выбросил его в корзину для мусора. «Ну, допустим, бороду можно сбрить, думал он. — Можно переодеться, почистить зубы и выучить
Просматривая личное дело Штирлица, Мюллер обратил внимание на некоего пастора Шлага, которого Штирлиц недавно вызволил из рук гестапо. «А что если этот Шлаг — тайный пособник коммунистов, а раз Штирлиц ему помогает, значит он — русский шпион. Получается целый заговор». Мюллер приказал подослать к Шлагу своего лучшего агента Клауса и, смахнув набежавшую на глаза слезу (жаль Штирлица), стал думать, кого бы еще пристроить к заговору Штирлица-Шлага.
«Почему я все время думаю? — думал Штирлиц. — Может быть, я болен? Нет, это не болезнь, просто я думаю. Теперь я знаю, кто ведет переговоры. Когда я передам это в Центр, то мне наверняка объявят благодарность и наградят переходящим красным вымпелом. Сейчас я пойду к радистке Кэт и попрошу ее передать мое сообщение в Центр. Почему к Кэт? Потому что у нее есть рация. Это ей повезло: если ей захочется передать что-нибудь в Центр, то ей не надо никуда идти: взяла и передала. Но если у нее найдут рацию при обыске, то она не сможет объяснить, зачем ей рация, ведь эти кретины из гестапо ничего не передают в Центр и, следовательно, рация им не нужна, так что если бы у меня была своя рация, а они решили бы меня обыскать… Стоп! Зачем им меня обыскивать? Может быть, Мюллер подозревает, что я — советский разведчик? Но тогда ему достаточно пощупать пастора Шлага и убедиться, что он — тайный пособник коммунистов, следовательно, я — советский разведчик. Ловко! Ай да Штирлиц! Надо бы предупредить Шлага, но это потом, а сейчас — к Кэт. Зачем? Очень просто: у нее рация. Впрочем, вот же она — рация, легка на помине, и идти никуда не надо!»
Этот чемодан Штирлиц узнал бы из тысячи: чемодан с рацией. Он даже не успел ни удивиться, ни задуматься, как могла здесь, в РСХА, оказаться рация, которую он совсем недавно видел у радистки Кэт. Он без всякого определенного плана шел своей пружинистой походкой за чемоданом, который нес какой-то эсэсовец. Чемодан внесли в кабинет штурмбанфюрера Рольфа (Истинный ариец. Характер — нордический, жадный) и поставили там на стол. Штирлиц взял его и пошел к выходу, но в дверях столкнулся с хозяином кабинета.
— Хороший чемодан, — сказал Штирлиц. — Я им попользуюсь немного.
Эту фразу Штирлиц не готовил. Она родилась у него прямо сейчас. Рольф, видимо, это почувствовал. Он взял у Штирлица чемодан и сухо сказал:
— Это рация.
— Вижу — не слепой, — огрызнулся Штирлиц. Он уже понял, что если рация попала к Рольфу, то по-хорошему он ее не отдаст.
— Эту рацию мы нашли у одной русской, — сказал Рольф, улыбаясь. — Люблю пытать русских женщин.
«Сволочь», — подумал Штирлиц.
— Ну, я возьму у тебя чемоданчик-то до вечера, — сказал он, снова берясь за ручку чемодана.
— Нет! — отрезал Рольф. — Во-первых: это не чемодан, а рация, а во-вторых: не отдам и все!
«Сволочь!» — снова подумал Штирлиц и нервно закурил.
— Ты, Штирлиц, того, не обижайся, — дружелюбно заговорил Рольф. — Я тебе другой чемодан дам, потом как-нибудь. Знаешь анекдот: «Приходит к Борману жена Геббельса…».
— Это тебе Шелленберг рассказал?
— Да, а откуда ты знаешь?
— Это он любит рассказывать анекдоты без конца… А про эту русскую ты не говори больше никому.
— Почему?
— Потому. Жалеть потом будешь.
Сказав это, Штирлиц решительно развернулся на каблуках и направился к выходу. У самой двери он внезапно остановился и, вернувшись, так хлопнул Рольфа по плечу, что тот повалился на стул.
— Я стал склеротическим идиотом, — похвастался он. — Я ведь к тебе по делу заходил.
— По какому? — натужно улыбаясь и потирая ушибленное плечо, спросил Рольф.