Айя и Лекс
Шрифт:
— Потому что Марина выпустила ее из психушки только когда Айя вышла замуж за Павла. А на следующий день она ездила в роддом и встречалась с врачом.
Алекс ощутил, как сердце рвется в груди, бьется сильно и уверенно. Как странное чувство гордости растекается по венам. Его девочка не сдалась, она бьется до последнего. И верит отчаянно в то, что кажется совершенно невероятным. И улыбка невольно растягивает губы.
— А еще она ищет могилу, — Алексу показалось, или голос Сварога охрип?
— А ее нет.
Сварог кивнул. Это Алекс тоже знал. Как и то, что Айя подписала разрешение на
— Судя по всему, она не верит, что мальчика кремировали.
Не верит. Но почему? Чувствует? Или что-то знает?
Алекс осторожно встал с мотоцикла, растер сведенное судорогой бедро, достал трость, оперся на нее всем весом. Когда же он избавится от нее? Надоело уже ощущать себя инвалидом, черт бы побрал это все. И того, кто пытался его убить. И убил ведь, сволочь.
— Тим, нужно выяснить, кто рожал вместе с Айей. В тот же день или с разницей максимум в неделю.
— Игнат уже выясняет, Лёнь, — тут же отозвался Тимур. — И Алину ищем.
С Барцевой было сложнее. Она как в воду канула. Последний раз ее видел Макс, когда она принесла Айе те чертовы документы. Компромат Димки Корсака, из-за которого его убили шесть лет назад. Алекс сжал набалдашник трости до боли в пальцах. Алекс до сих пор не знал, поверила ли Айя тогда. Но одно он помнил отчетливо: ее полный отчаяния крик, когда он почти сгорел заживо. Когда ненавидят так не переживают. Наверное. Алекс снова оглянулся на подъездную дорожку. Нет ее. Не помогло кольцо.
— Не выглядывай ты ее, — хмыкнул Сварог, заметив нервозность друга. — Она давно уже внутри.
Алекс обернулся слишком резко. Боль прошила ногу, лишив опоры. Он покачнулся, тщетно удерживаясь за царапающую асфальт трость.
— Твою мать, Эльф, — прорычал Сварог, схватив друга под руку, принимая на себя всю тяжесть тела Алекса. Тот ругался сквозь зубы, а Сварог уже посмеивался.
— То есть она приехала? — недоверчиво покосился на Тимура, когда сумел ровно стоять.
— Самая первая, — подтвердил Сварог. — Ты ее пропустил.
Пропустил. Значит, все-таки приехала. Это хорошо. Просто офигительно как хорошо! Теперь он ее не отпустит. Черта с два! Отсюда Алекс уедет только с ней. И полный решимости двинул к стеклянным дверям высотки.
— Эльф, погоди, — остановил Сварог уже у самых дверей.
Алекс посмотрел на мрачного друга.
— Что еще? — нахмурился, ощущая, как опасность колет затылок. Поганое чувство, будто на тебя смотрят сквозь прицел. Ругнулся тихо.
— Я нашел исполнителя.
Алекс замер, не веря услышанному. Полгода. Долгих и невыносимых полгода Сварог искал его убийцу. Пока Алекс восстанавливался после ожогов, спаливших его до самых костей, и заново учился ходить, Сварог искал. И вот…Сказать, что новость его огорошила — ничего не сказать. Удар под дых, не меньше. И Алекс смотрел в напряженное лицо друга и просто старался дышать. Потому что если Тимур нашел исполнителя, значит и заказчика уже знает.
— И заказчика? — все-таки спросил Алекс. Друг кивнул. — И ты его не тронул, да, Тимур? Не тронул, потому что мы договаривались: этот ублюдок — мой.
Снова кивок.
— Ну? Кто он, Сварог? Не тяни, твою мать! — рявкнул, надвинувшись на Тимура.
Тот снял шляпу и швырнул за спину. Взъерошил и без того короткие волосы. И криво усмехнулся, выдохнув:
— Павел, муж твоей Айи.
27
Конец апреля.
Марина не верила. Она смотрела на мужчину напротив, старательно выискивая знакомые черты. И не находила. Ничего. Совершенно чужой человек. Незнакомец, который почему-то носит имя ее первого мужчины. Разве так бывает?
— Ты же умер, — выдохнула, ощущая, как внутри что-то звенит надрывно, на последнем издыхании. — Ты…
Она осеклась, не в силах произнести хоть слово, потому что эти глаза…его глаза смотрели с насмешкой и сожалением. О чем? О чем он жалеет? Кого? Ее? Она тряхнула головой. Нет, ей не нужна его жалость. Все, что угодно, только не его жалость. Пусть даже ненависть. Хотя это она должна его ненавидеть за то, что растоптал ее, втоптал в грязь своей изменой. Но пусть…Пусть он ненавидит. Она тоже заслужила его ненависть за то, что случилось. Даже если он не знает. Она все равно виновата, что не уберегла. Не спасла. Не позвала его на помощь. Тогда ей казалось, что он смог бы сделать невозможное. Он бы спас их дочь. Но отец все решил за нее. И вместо своей дочери она получила маленькую Айю, которую возненавидела всей душой в то же дождливое утро.
… — Папа…папочка, пожалуйста…Ты же можешь…Ты же все можешь… — шептала лихорадочно, цепляясь за его руку, не видя ничего сквозь не прекращающиеся слезы.
— Марина, ты же врач, — холодно и равнодушно, с брезгливостью глядя на нее. — Ты же прекрасно понимаешь, что такие дети не выживают. Она все равно останется инвалидом. А в нашей семье нет места ублюдкам.
Он так и сказал, выплюнул даже. И посмотрел иначе, с жалостью. Только от этого взгляда хотелось спрятаться, раствориться, словно и не было никогда.
— У нее просто нет шансов, пойми и прими, — и по голове погладил, словно это могло что-то изменить.
Она не хотела принимать и понимать. Потому что у ее дочери был шанс — она это как врач знала. Был, черт бы побрал отцовские заверения в обратном! Был, если бы он поборолся за ее дочь. За свою внучку. Если бы не был так зациклен на чистоте крови и прочей ереси. Но он не стал. Просто развернулся и ушел.
А она стояла и смотрела, как умирает ее маленькая девочка, оставленная без помощи людей в белых халатах. Кричала. Била кулаками по окну реанимации. Требовала вызвать Костромина и даже порывалась позвонить ему, но телефон отобрали. Выла, скрючившись на холодном полу. И никто не останавливал ее. Никто не пытался успокоить. Пока она не потеряла сознание от открывшегося кровотечения. Последнее, что Марина помнила — собственный голос, шепчущий имя дочери.