Айя и Лекс
Шрифт:
Он осёкся, глянув на Айю. Та притихла в его руках, слушая, но дрожать так и не перестала. У Алекса заныло в груди. Но он не шелохнулся, не проронил больше ни слова. Не стал говорить, как сестра дважды вытаскивала его из петли, когда от него отвернулись друзья. Вернее те, кого он считал таковыми. Как выносила из-под него «утки» и отмывала от блевотины после очередных приступов головной боли, пока отчим вкалывал на двух работах, а мать проводила очередное заседание суда. Как на своих хрупких плечах вытягивала его на улицу, а потом часами возила в инвалидной коляске по городу. Она же без конца водила к нему Игната со Сварогом. Они втроём и не дали Алексу свихнуться от чувства неполноценности, помогли встать на ноги.
— Леська меня выходила, — коротко и без подробностей. Так будет правильней.
Айя молча приняла его выбор: ничего не спрашивала, только всхлипывала тихонько.
Так и просидели в тишине. Она — всхлипывая, он — баюкая ее как маленькую хрупкую куколку.
— Зачем? — прошептала, шмыгнула носом. — Ты ведь выжил. К чему нужна была эта маскировка? Нет, ты сказал, что ты должен был умереть…но ведь ты знал, кто убийца. Почему спрятался? И столько лет…
«Чтобы снова не убили», — так и хотелось сказать, но он сдержался. Сказал совсем другое, что тоже было правдой. Сейчас он это знал, а тогда им руководил страх за собственную шкуру и желание отомстить любой ценой.
— Из-за Леськи. Если бы вернулся Леня Костромин, Леся могла пострадать, а я не мог этого допустить. Она единственная, кто у меня тогда остался.
— А как же твои близкие? Близкие Алексея? Разве они ничего не поняли?
— Некому было. Мои родители погибли, Лёхины тоже… — Алекс немного помолчал, вспоминая как еле оттащил озверевшего Лёху от отчима. Лёха забил его гаечным ключом. Так же как тот запинал ногами Лёхину мать. Алекс до сих пор помнил то кровавое месиво, в какое его друг превратил отчима. От трупа они избавились вместе. Потом их с сестрой взяли под опеку родственники отчима. И жизнь вроде наладилась, пока Лёха не пропал… — Да и маскироваться пришлось не особо. Лёху много лет близкие не видели, да и изменился он очень. Не осталось и следа от нашей былой схожести. Да и меня потрепало неслабо, — он сжал и разжал ладонь. Рассказывать Айе о том, что он сам изуродовал себе лицо до неузнаваемости, не стал. — Впрочем, маскировка не особо и помогла. Академик сбежал.
— И ты нашел его… — она не спрашивала: знала, хотя никто точно не мог ей рассказать. Но говорила твердо, ни на секунду не сомневаясь в том, что он даже мертвеца из ада достанет. Так чувствовала его?
— Нашел…
…Маленький курортный городок в Альпах в этом январе пользовался невероятной популярностью. И Алексу не составило труда влиться в неиссякаемый поток туристов, желающих отдохнуть на заснеженных горных склонах. Нужный ему дом находился на окраине посёлка, недалеко от лыжной трассы. Алекс всё-таки нашёл старого академика. Благодаря Марине, которая приезжала сюда после взрыва, где «погиб» сам Алекс. Спустившись вниз, Алекс спрятал лыжи в сугробе и, петляя между одинокими деревьями, вышел к двухэтажному деревянному дому. Тёмная дверь была не заперта. Словно его ждали.
Осмотревшись по сторонам, Алекс тихо вошёл и замер на пороге. В нос ударил аромат сигары: пряный с примесью влажной травы и ноткой шоколада. Детский страх, давно затихший и сменившийся рассудительной осторожностью, неожиданно сковал сердце, парализовал разум. Он с той самой проклятой ночи помнил этот запах…запах смерти. Мурашки пробежали по телу, впиваясь в кожу сотней ледяных игл. Он коротко выдохнул и ступил на паркет. Прикрыл двери, достал из кобуры пистолет, снял с предохранителя, проверил глушитель. Втянул носом пропахший елью и сигарами воздух. Травянисто-шоколадный запах не давал нормально дышать, дурманил разум, оживлял прошлое. Но он упорно гнал от себя мысли. Ещё будет время забыться воспоминаниями. Сейчас его нет. Как собака, Алекс шёл на запах, терзающий его с детства. Мерещившийся повсюду, не дававший спать. Жить…
Он миновал холл с наряженной ёлкой, длинный коридор с рядом одинаковых и запертых дверей. Одна была приоткрыта. В самом конце. Он остановился, прислушиваясь. Из кабинета доносился мужской, прокуренный голос. Ледяной и жесткий. В проёме появилась немолодая рука с тёмной сигарой. Исчерченная морщинами и лишённая мизинца. В памяти всплыли картинки давней аварии.
Разбитое лобовое стекло… Окровавленный отец за рулём… Ещё живой… Скрип искорёженной двери… Чья-то рука в перчатке с «пустым пальцем»… Резкий, заполнивший салон машины запах, который преследовал Алекса всю жизнь. Чёрное дуло у головы отца… И хлопок, будто лопнул пакет кефира…
Алекс вытер выступивший на лбу пот и толкнул дверь. Та с размаху стукнулась о стену. Человек, сидящий в кресле, выронил сигару и резко обернулся. На Алекса смотрели серые глаза человека, убившего его родителей. Человека, которого Алекс искал долгие годы. В один миг лёд в непроницаемом взгляде растаял, уступая место дикому, первобытному ужасу. Старик схватился за горло.
— Ты? — прохрипел он. — Не может быть…
Алекс не ответил. Поднял пистолет.
— Ты что, сынок? — старик попытался встать, но не смог. — За что?..
Стиснув зубы и сдерживая горячую ненависть, подтачивающую изнутри, Алекс вынул из внутреннего кармана чёрно-белое фото родителей и положил на стол перед седовласым стариком.
— За них, — выдохнул он.
Взглянув на снимок, старик совсем сдал. Исчезли последние признаки человечности. Мерзкая гримаса перекосила морщинистое лицо.
— Ублюдок всё-таки выжил и явился сюда, чтобы отомстить? — и рассмеялся. Хрипло и жестоко. — Кишка тонка! Ты же, как твой папаша — трус и слюнтяй. Ну, давай стреляй. Ну… — старик поднялся, смял фото и посмотрел на Алекса. Что он там увидел, известно ему одному. Но он весь сжался, сразу стал никчёмным.
Алекс усмехнулся, опустив пистолет. Страха не осталось, потому что некого было бояться. Ненависть тоже отпустила Алекса из многолетних объятий. Ему больше не нужно было мстить. Жизнь давно рассчиталась за него, отняв у старого, одинокого академика самое дорогое — власть.
Алекс развернулся, чтобы уйти, как вдруг замер. Почувствовал, что ему смотрит в затылок дуло пистолета. Гнусное, параноидальное чувство, преследовавшее его с армии. Сердце гулко стучало в висках. Раз, два. Алекс обернулся. На него смотрело чёрное дуло револьвера. Три, четыре. Рука старика была твёрдой, а в глазах — сомнение. Пять, шесть. Рефлекторно вскинул руку с пистолетом. Следом прогремел выстрел. Алекс среагировал быстрее и старый академик рухнул в кресло с черной дыркой в голове…
– Лешка… - тихий голос вытряхнул из воспоминаний.
– Все хорошо, слышишь?
– Выбралась из своего кокона, взяла в ладони его лицо, большим пальцем мягко погладила обожженную щеку.
– Мне все равно, что было. Все равно, слышишь?
Он слышал и понимал, о чем она говорит. И не верил, что она так легко принимала его таким, какой он есть. Со всеми грехами и демонами прошлого.
– И тем бумажкам я не поверила. Ни одному Алинкиному слову.
А зря, подумалось Алексу. Потому что в тех бумажках его персональный ад. И пусть он никого не убивал собственными руками, но до сих пор помнил вонь горящей плоти. До сих пор слышал рев жадного огня крематория и детский плач в застекленных палатах. Несуразные, загнанные, эти дети походили на подопытных крыс в стеклянных колбах: маленькие и точно знающие, что их ждет впереди. Большинство из них не помнило даже собственного имени, многие сдались, понимая тщетность попыток спастись. И лишь единицы боролись до последнего вздоха. Синеглазка же умудрилась еще и девчонку спасти. Ту, что перелопатила ее веру в него и у которой мог быть их сын.