Айя
Шрифт:
— По крайней мере, она — не наркоманка, — подытожил Орайя, поворачиваясь на бок и утыкаясь носом в простыню чужой койки.
— И это все, что ты можешь сказать? — не понял Кимао.
— Да, — ответил Орайя и отвернулся от всех них, непонимающе смотрящих на него.
Он валялся на кровати Айи, как на своей собственной, будто получил на то ее особое дозволение. Интересно, сам-то он понимал, насколько странно все это выглядело со стороны?
— Так, выкладывай! — не выдержал Кимао. — Я же вижу, что ты что-то знаешь, но, по не понятной мне причине, продолжаешь молчать!
— Значит, то, что я знаю, Вас
— Она может нас вырубить этой штукой прямо посреди ночи и сделать все, что захочет! — повысил тон Кимао. — Это тебя не беспокоит? Или беззащитные слезливые глазки одурманили твои мозги?!
Орайя обернулся к Кимао и внимательно посмотрел на брата.
— Интересно, а когда это ты видел, как она плачет?
Кимао напрягся.
— Кто-нибудь из Вас хоть раз видел, как она плачет? Нет? Кем бы она ни была, какой бы слабой ни казалось, она ни разу не дала повода Вам пожалеть ее. Не знаю, как тебе, братец, но я полагаю, что это качество — достойно того, чтобы перестать называть глаза его обладательницы «слезливыми». А касательно препарата, напомню Вам, что она хранила его в сумке. Не под матрацем, не под душевой кабиной, а в сумке. Не думаете же Вы, что она настолько глупа, чтобы оставлять его там, перед тем, как нас отравить?!
— Ладно, согласен. Тогда объясни мне, зачем ей этот препарат?
— Я стал невольным свидетелем трех ее приступов. В первый раз я подумал, что у нее — эпилепсия. Она не стала меня разубеждать и сказала, что принимает лекарства. Она даже сообщила мне странные названия и дозировки, чтобы я отстал от нее. Но, все-таки, что-то в моей голове не складывалось. Сомнение. Ты знаешь, что это за чувство. После второго приступа я решил найти информацию об этих препаратах и, естественно, потерпел фиаско. Именно тогда на ум мне пришла идея о том, что она не просто больна. Отключается на ходу, старается не привлекать к себе внимания и постоянно боится чего-то. Конечно, будь она больна шизофренией — данной поведение было бы вполне объяснимым. Галлюцинации, паранойя… Но, будучи людьми обученными и посвященными в вещи, которые другие назвали бы просто абсурдом, мы с тобой, дорогой брат, не подумали об одном простом варианте: Айя может быть провидцем. Теперь это снотворное. Я могу поверить, что одаренный провидец способен стимулировать себя подобным образом, принуждая тело отключаться от реальности на некоторое время. Почему именно этот препарат? Не знаю. Но, наверняка, есть свои причины.
— Тогда, зачем ей скрывать от нас свой дар?
— А зачем рассказывать нам о нем? Откуда мы знаем, что она видит? Может, нас с Вами это никак не касается? А может, если бы мы узнали о том, что она провидец, тут же использовали бы ее в своих целях?
— Мы бы не стали…
— Думаешь? Предвидеть события наперед — очень большое преимущество, особенно когда дело касается войны. Не стоит забывать, что Айя — дочь Роэли Гвена. Уверен, что ее отец посвящен в суть дара своей дочери. И уж точно он использует его в своих целях. Каких? Вряд ли она расскажет нам об этом. Поэтому, она смотрит на нас, как на потенциальных «потребителей». Я ответил на твой вопрос, Кимао, или, еще что-нибудь пояснить?
— Почему только сейчас мы узнаем все это от тебя?
— Потому что только сейчас всех вас это заинтересовало.
— А если бы я не спросил? Ты бы промолчал?
— Наверное.
— Ты в своем репертуаре.
— Так же, как и ты, — ответил Орайя и, отвернувшись от брата, уткнулся носом в подушку.
— Это — не твоя постель, — отчеканил Кимао.
— И не твоя!
— Не смей повышать на меня голос!
Орайя обернулся и, заглянув в глаза Кимао, спокойно прошептал:
— Отвали…
На этом разговор был закончен. Кимао знал, что продолжать — бесполезно. Орайю невозможно разговорить, просто пожелав это сделать. Он не скажет ничего, пока сам не примет решение обрушить очередную жестокую правду на собеседников. Какие еще секреты он хранит? Насколько хорошо успел ее узнать? Кимао интересовал этот вопрос, ведь Орайя лежал на ее постели и, не обращая никакого внимания на присутствие в отсеке остальных, вел себя так, будто имеет право находиться на этом месте.
Айрин и Айя вернулись в три часа утра. Им пришлось пробираться до своих коек в кромешной темноте под мирное сопение всех остальных.
Айрин улеглась прямо в одежде и через несколько минут отключилась. Айя же сняла с себя врачебный халат и остановилась возле своей кровати, на которой явно кто-то спал.
Айя сунула руку под подушку, пытаясь выдернуть свой планшетник, но сильная мужская ладонь оказалась на запястье и потянула ее на себя.
Айя завалилась на Орайю, и тут же попыталась встать, когда зрячий ловко перевернулся и оказался лежащим на ней.
Айя сжала свои челюсти, цепляясь за волосы деревы, чтобы вырвать их с корнями, но Орайя мотнул головой и вцепился ее руки, прижимая их к кровати.
— Я знаю многое, но не все, — прошептал зрячий. — И останавливаться на достигнутом не собираюсь. Может, ты хочешь сама рассказать мне что-нибудь, пока для тебя не стало слишком поздно?
— С лезь с меня, — зашипела Айя, которой от такой тяжести на своем теле стало трудно дышать.
— Если ты здесь для того, чтобы подставить нас или причинить кому-нибудь вред, я сам обезврежу тебя и не уверен, что после этого твоему папаше не придется тебя возвращать обратно.
— Убить, для таких, как вы, просто… А какого жить с этим? — ответила Айя и расслабилась под ним, даже не пытаясь больше сопротивляться.
— Как мы? А ты, значит, стоишь выше нас?
— Слезь с меня.
— Что, не нравится, когда теряешь контроль над ситуацией?
Айя глубоко вздохнула и приподняла голову к нему.
— Я видела столько, что хватит на несколько жизней. Насилием и жестокостью меня не удивить.
— Тогда, чем тебя можно удивить? — спросил он, прикасаясь носом к ее уху.
Его дыхание на ее коже… Его аромат рядом с ней… Он опустил голову и провел носом по ее шее, оставляя на ней влажный след от своих губ.
Айя закрыла глаза, растворяясь в этом поцелуе. Разве можно быть таким нежным? Разве можно угрожать и быть таким нежным одновременно? Она почувствовала, как руки его плавно переместились на ее спину, подтягивая хрупкое тельце к себе. Она таяла в этих руках. В этих руках она переставала существовать. «Правила» — словно выстрел прозвучало в ее голове. Она вспомнила о них. Она вспомнила о том, что должна их соблюдать. Даже тогда, когда хочется их просто забыть…