Айза
Шрифт:
— Ты думаешь, что я сумасшедшая?
— Быть непохожей на других совсем не значит быть сумасшедшей, если только ты сама не вобьешь эту мысль себе в голову. Если тебе кажется естественным разговаривать с мертвыми или усмирять животных, продолжай это делать и больше об этом не думай.
Однако не думать об этом не получалось, особенно с тех пор, как через москитную сетку, закрывавшую окно, за ней частенько наблюдали одноглазый Абигайль Баэс, упорно не соглашавшийся слезть с коня, словно прямо на нем он и отправился на тот свет, или молоденькая индианка с круглыми испуганными глазами, которая лишь неделю спустя призналась ей, что она Найма и что в могилу под саманом ее свел туберкулез после двух
Айза решила ничего не говорить старику управляющему. Ей не хотелось расстраивать этого льянеро с чистым и спокойным взглядом, готового к своему последнему галопу. Дело в том, что женщина, память о которой он хранил с такой любовью, ставила ему в вину то, что он увез ее из далекой сельвы на реке Рорайме в «цивилизацию», где ее тело оказалось беззащитно перед болезнями.
— Он не захотел остаться там с моей семьей, — рассказывала она Айзе. — Он не любил меня достаточно сильно, чтобы разделить мой мир. А я действительно его любила и последовала за ним, и вот теперь я мертва. Я уже столько времени мертва, а все жду его!
Прогуливаясь неподалеку от могилы в дневное время, Айза спрашивала себя, действительно ли жена управляющего была индианкой и болела туберкулезом или это была всего лишь одна из нелепых фантазий, заполнявших ее сны и ум. Однако в глубине души она знала, что точно так же как Абигайль Баэс был таким, каким она его описала: одноглазым и в белом лики-лики [37] , запачканном кровью, — так и Найма тоже некогда обитала в этом доме, садилась на галерее, смотрела на пустынную саванну и прислушивалась к тому, как туберкулез пожирает ее легкие.
37
Лики-лики — традиционная одежда льянеро из хлопка или тика: рубашка с длинными рукавами и брюки в тон рубашке, как правило белого, бежевого, реже — черного цвета.
Какой ужас, должно быть, испытывала бедная полудикая девушка, появившаяся на свет в дремучих лесах и оказавшаяся один на один — так далеко от своего мира — с одной из тех болезней, которые продолжали делать свое черное дело и безжалостно косили людей ее расы!
Иногда Айза приближалась к постройкам, в которых ютились индейцы в окружении свиней, собак и кур, и безуспешно пыталась подружиться с женщинами. Они еще не достигли тридцатилетнего возраста, а уже были старухами с обвисшими грудями, увядшей кожей, и по их глазам было видно, что они не ждут от жизни ничего, кроме смерти.
От свирепых племен, некогда господствовавших в саванне, постепенно под напором белого человека остались лишь небольшие группы индейцев, прятавшиеся в самой чаще дремучего леса; рядом пасся одичавший скот (чтобы всегда была возможность прокормиться, изловив корову). Некоторые индейцы окончательно сложили оружие, сведя свое существование к полурабству, и теперь зависели от каприза или доброй воли своих хозяев.
В прежние времена они были неоспоримыми хозяевами бескрайних равнин, протянувшихся от склонов горного хребта до берегов Ориноко. Землевладельцы, желая расширить свои владения, истребляли индейцев с их же оружием в руках или подсовывая им отравленную водку и зараженную одежду — это была самая отчаянная жестокость, на какую только способен человек.
Обо всем этом Айзе рассказал старик Акилес.
— Не могу в это поверить. — Девушка была потрясена.
— Не верь, если не хочешь, — невозмутимо ответил старый управляющий. — Однако тридцать лет назад куиба еще вызывали страх и восхищение, и их можно было встретить повсюду — надменных, свободных и гордых. — Он кивнул в сторону жилища индейцев: —
— Почему?
— Что почему?
— Почему непременно надо их уничтожить? Здесь всем хватит места. Я никогда не видела такой пустынной земли. Неужели бы не поместилось на ней какое-то количество индейцев?
— Да, конечно, — согласился управляющий. — Это один из самых необитаемых краев на свете, но как раз поэтому он оказывается неуправляемым. Он живет по собственным законам — по Закону Льяно, который не похож ни на какой другой, потому что другого такого места не существует.
И он не защищает индейцев?
— Индейцев? — язвительно засмеялся старик. — Нет, конечно! Возможно, он оговаривает, кому принадлежит каждый теленок, родившийся на свободе в полудиких стадах, которые еще ни разу не сосчитал ни один белый человек, а вот насчет индейцев — молчок, просто-напросто потому, что индейцев для закона не существует.
— Кто создал этот закон?
— Землевладельцы. Хозяева земельных наделов размером с некоторые европейские страны. Этот закон придумали, чтобы у них была возможность договориться друг с другом, не затевая тяжбы, в случае, если какое-то стадо пасется на землях соседа или возникают проблемы границ, но не для того, чтобы учитывать права настоящих владельцев этих земель — индейцев.
— И правительство ничего не предпринимает?
Вновь скептическая улыбка.
— Никогда не видел, чтобы хоть один индеец заседал в Конгрессе.
— И никто их не защищает? Никто не представляет их интересы?
— Был однажды такой человек — Ромуло. Его прозвали Рыжий Ромуло за слишком светлые волосы, хотя он и был чистокровным льянеро. Он изучал медицину в Европе и по возвращении поднял голос в защиту тех, кого считал такими же венесуэльцами, как и сам Боливар. Однако Гомесу [38] не нравилось, когда кто-то высказывал свое мнение по какому бы то ни было поводу, и он приказал его схватить. Землевладельцы выделили для этого дела лошадей, и это было еще то зрелище: больше тысячи всадников гонялись за одним-единственным человеком по всей саванне. За голову Рыжего Ромуло посулили пятьдесят золотых морокот [39] — больше, чем мог заработать пеон, проживи он хоть шесть жизней. Бог мой, вот это была охота! У Ромуло было трое коней — трое гнедых, красновато-рыжих, все трое от одного жеребца, — и он во время галопа перескакивал с одного на другого, не позволяя, чтобы какой-то из них устал. Кто мог мечтать о том, чтобы его схватить? Он всегда исчезал из виду на горизонте и, как только дело принимало серьезный оборот, искал убежища в Колумбии.
38
Гомес, Хуан Висенте (1857–1935) — венесуэльский политик, трижды был президентом Венесуэлы: в 1908–1913, 1922–1929, 1931–1935 гг.
39
Морокота — старинная золотая монета весом в одну унцию (28,7 г).
— И что с ним случилось?
— Однажды к нему приехал повидаться его отец. Он сказал: «Здравствуй, Ромуло, я горжусь тобой» — и без лишних слов вытащил револьвер и выстрелил в него два раза.
— Его собственный отец?
— Он самый.
— Почему?
— Потому что Хуан Висенте Гомес вызвал его и сказал: «Или ты принесешь мне голову своего сына, или я пришлю тебе головы четырех его братьев. Четырех за одного, выбирай». — Акилес Анайя сплюнул как можно дальше. — А всем было известно, что старый тиран выполнял обещания.