Аз Бога ведаю!
Шрифт:
– Прости меня, княже! Не мыслила я беду накликать и рок твой изрочить. Не разумна я в материнстве, но воспитаю тебя сама! Никому не дам! А несмысленность свою одолею! Вскормлю тебя, наставлю на Путь. Всю жизнь тебя ждала, мой свет лазоревый! Ждала, когда бояре отчаялись, когда отец твой изверился и взял себе наложницу Креславу… Я одна ждала, и потому ты – суть моя награда. Ты возвратил мне честь, ты путь мой осветил! Ты плоть и кровь моя, ты мой! Ты – мой!
И, как зверица дикая, обвила младенца руками и вместе с ним заснула. На заре же сквозь потайную дверь вошел к ней лада-князь. Встал перед колыбелью и умилился:
– Во сне мне грезилось –
Опустился князь на колени и стал ласкать княгиню. И ей захотелось приласкаться к нему – к устам притронуться, волосы расчесать перстами, как в далекой юности, прилечь к нему на грудь, да привиделась Креслава! Стоит между ними, будто стена! А тут еще вспомнила княгиня горькие минуты, когда по-воровски, сквозь щелку, смотрела она любовные утехи Игоря с Креславой! И отвернулась душа от лады, обида и месть заслонили радость.
– К наложнице ступай! – холодно проронила она. – У меня младенец на руках.
Ах, если бы князь сам изгнал Креславу! ан нет, и не подумал, пальцем не шевельнул, хотя уже столько дней прошло после возвращения из похода.
– Отдай младенца нянькам, – зашептал Игорь. – Где они? Почему не видно?
Они зловредны и строптивы, – сказала княгиня. – Я прогнала их. И ты ступай. Мне дитя след стеречь. Креслава же свободна. Медвежьей потехой утешился – поди и плоть утешь.
– Мне не мила Креслава! – признался князь. – Позрел на тебя – затрепетало сердце! На сына позрел – засияла душа. Ничего не желаю более! И наложницу я исторг из ума и сердца!
Княгиня только усмехнулась:
А из терема исторг ли?.. Речи говоришь прелестные, но помысли сам: честь ли мне, что держишь возле себя наложницу? Когда я прекрасна и чародейна? Или Креслава зачала?
Нет, свет моих очей! Она пуста! И что же не прогонишь?
Князь было вдохновился, метнулся к двери, да погрузнел и опечалился. Он волен был исторгнуть Креславу из ума и серда. Но прогнать со двора сейчас запрещал обычай. Если бы наложница оставалась бездетной девять лет, тогда и прогнать можно. Княгиня сорок прожила, будучи бесплодной, а Креслава всего пятый год, к тому же будь она простого рода, посудили бы бояре, порядили и забыли скоро. Наложница была дочерью князя северян, и, отдавая в Киев, отец ее надежды тешил – сродниться с Рюриковичами, приблизиться к престолу. Вернется Креслава под отчий кров изгнанной и опозоренной – начнется междоусобица, и недолгий мир между князьями прахом развеется. Пойдут на Киев северяне – поляне старые обиды вспомнят, древлян науськают. А там хазары, пользуясь распрей, натравят печенегов иль вятичей, своих данников. Заставят пойти войной…
Поход на ромеев замышлялся князем, чтобы не добычу взять да данью обложить побежденных, а на ратном поле слить всю Русь в одну дружину, сковать в лютой сече все земли и всех удельных князей в один булатный меч.
– Ах, жена моя, – вздохнул князь. – Ты же не слепая ныне и мудрости тебе не занимать… Нельзя прогнать Креславу! Русь собрана, как жемчуг на худую нитку. Тронешь, и рассыплется слезами.
– Коль не прогнать – ступай к ней, – раздразнивая князя, княгиня потянулась сладко. – А свои ласки я младенцу отдам. Ты слаб и ласк моих недостоин.
Мрачнее грозовой тучи вернулся князь от жены. И не было ему покоя: куда ни ступит, куда ни бросит взор – перед очами княгиня – преображенная, манящая, прелестная… И разум помутился! Словно отрок несмышленый, объятый похотью и страстью, но с погасшими очами.
И ярость не сдержал, пошел к Креславе:
– Прочь с моего двора! И более не являйся пред мои очи!
– Добро, – смиренно молвила она. – Я стала не мила тебе и ты решился… Добро, я повинуюсь.
Молча собралась, позвала свою наперсницу и, встав у порога, поклонилась в пояс:
– Прости, мой господин. Прощай, мой князь.
Опомнился Игорь, унял ярость, да уж поздно – слово сказано! Не миновать беды, не избегнуть распри с северянами…
– И ты прости, Креслава, – задавливая слабость, вымолвил он. – Не пожалел тебя… Но передай отцу, пусть пожалеет Русь!
В молчании скорбном Креслава удалилась, а князь выбежал на гульбище, чтобы вслед ей посмотреть.
Наложница спустилась с крыльца, ворота миновала и направилась в Подол!.. ан нет, вернулась вспять – и к городским воротам. А за стеной киевской ей путь один – под отчий кров, в земли северян…
Ознобило князя от предчувствия, поникла голова: изгнание Креславы не принесло покоя…
Весь первый год князь Игорь ощущал себя словно в ночь перед сражением.
Сон потерял, пища не лезла в горло, не радовала, и не могла утешить его печали прекрасная княгиня, и даже светоносный сын баловал душу лишь тогда, когда был на руках. Ночами чудилось ему, что к Киеву подходят рати – слышался топот, скрип телег и даже костры виделись ему окрест городских стен. Князь высылал дозоры, а дружину держал в походном порядке и слал к северянам тайных послов, которые бы упредили его вестью о замыслах обиженного князя. Послы возвращались с хорошими вестями, .мол-де, похода на Киев никто не замышляет, в государстве покой и благодать – князь Игорь не верил послам! А одному приказал отрубить голову, обвинив в измене.
Минул второй год, однако распри не случилось. Князь северский не грозил мечом, дань платил исправно, да Великому князю и тут чудился подвох: должно быть затаился, тянет время, сговорится с печенегами или хазарами, заключит тайный союз и пойдет войной на Киев!
Ужель простит позор? Не затаит обиды?
Сберет полки, совокупит союзников и всадит нож в спину, отомстит за поруганную дочь свою, Креславу…
Княгиня же, руками мужа изгнав соперницу, теперь томилась в одиночестве. Ладо редко являлся на женскую половину терема, и если приходил, то печальный, отягощенный заботами, не замечая прелестей жены своей. Позабавится с сыном, окинет горьким взором княгиню, ее ложе и уйдет восвояси. Заподозрила княгиня, что виной всему опять она, Креслава! Изгнали ее, но дух проклятой наложницы витает в покоях, висит камнем на сердце лады. Знать, опоила зельем, приворожила, присушила!
– Что ты не весел, князюшко мой? – пыталась она размягчить его сердце. – Или беда случилась в Руси? Отчего твоя печаль-кручина?
– Не случилась, да скоро случится, – горевал Игорь. – Потому и нет мне покоя.
Князь не ведал своего рока, не знал он, жаждущий покоя, что все тревоги его пусты и напрасны, ибо Креслава отринула месть и спесь, презрела отчий кров, а обрядившись нищенкой убогой, осталась в Киеве. С наступлением ночи приходила она к терему, чертила округ него оберег, говорила заклятье и до утра сражалась с Тьмой. И страже было невдомек, что это нищенка бродит окрест с зажженной свечой да колокольцами. Однажды бедовой, томительной ночью вышел князь за ворота и заметил колеблющийся огонек, плывущий вдоль каменной стены. Выхватил он меч и затаился, почуяв недоброе. Когда же призрачный светлячок приблизился, увидел он согбенную старушку со свечой.