Азарт среднего возраста
Шрифт:
Что ему ответить, Александр не знал. Взрослые глупости про адреналин явно не прозвучали бы для Гриши убедительно. Да и сам он не думал, что сила чувств – это всего лишь впрыск в кровь адреналина.
– Для чего вам нужно охотиться? – Гриша решил вывести вопрос иначе.
Если бы от этого на него легче стало ответить!
– Ну, я… – пробормотал Александр. И вдруг он вспомнил! – Может так случиться, что ты обязательно должен будешь уметь стрелять, – решительно произнес он. – Потому что без этого нельзя будет обойтись.
– А когда без этого нельзя обойтись? – сразу заинтересовался Гриша. – А с вами
– Было. Было, Гриш!
Александр почувствовал, как в груди у него бьется радость. Она билась просто физически ощутимо, так, словно в грудь ему влетела птица.
– А как это было? Где?
В Гришином голосе звенело уважительное любопытство.
– Это было ночью в лесу. Было темно, и никого не было. То есть это мне казалось, что в лесу никого. Зимой ведь все звери спят или где-нибудь прячутся. И люди не очень-то любят ходить ночью в лес. Потому что им просто страшно.
– А вам не было страшно, да? Раз вы пошли ночью в лес.
Любопытство в Гришином голосе стало просто-таки жгучим.
– Не было, – улыбнулся Александр. – Но в этом нету никакой моей заслуги.
– Как же нету! – покачал головой Гриша. – Если бы я пошел ночью в лес, то мне стало бы так страшно, что я зажмурился бы и вернулся обратно.
– Или собрал бы всю свою волю и не вернулся. Ну а мне волю собирать было не нужно. Потому я и говорю, что никакой моей заслуги в этом нету. Просто мне не бывает страшно.
– Совсем-совсем никогда? – восхищенно спросил Гриша.
– Почти никогда. Но я это в себе не воспитывал, а просто такой уж уродился. Значит, никакой моей заслуги в этом и нет.
– И что? – снова спросил Гриша. – Что вы увидели ночью в лесу?
– Я увидел медведя.
– И он захотел вас съесть? – ахнул Гриша.
– Не знаю, съесть или нет, но он рассердился на одну девушку. Ну, медведи зимой должны ведь спать. А если они почему-нибудь не спят, то сердятся на всех, кто им на пути попадается. Очень опасные они тогда становятся!
– И он набросился на эту девушку, да?
– Он не успел. Она на дерево залезла. Правда, для медведя это не препятствие: он и сам по деревьям хорошо лазает.
– И что же вы сделали?
– Застрелил его, – сказал Александр. – Выстрелил и застрелил.
И от этих простых слов, сказанных ребенку, все, что было тогда на светящейся ночной тропинке, вдруг встало перед ним так, словно происходило прямо сейчас. Ему вспомнился восторг, который наполнил его тогда, – равного этому восторгу он не знал ни на одной своей, даже самой необычной и самой удачной охоте. И счастье, которое охватило его, когда медведь упал перед ним мертвый, – тоже вспомнилось. И как пришлось лезть на дерево, чтобы снять оттуда насмерть перепуганную женщину, и как мерзли руки, и как он беспокоился, что она упадет, а он вдруг ее и не удержит… Все это казалось тогда неважным, случайным, а теперь вдруг вспомнилось так, что дыхание занялось от счастья. Как будто бы взгляд его сместился, и мир предстал перед ним совершенно иначе, и в этом иначе представшем мире не было ничего важнее, чем бледное женское лицо, видневшееся в вороте кожуха, и растрепавшиеся русые волосы…
И стоило ли удивляться, что теперь он почувствовал то же самое? То же самое счастье от того, что она смотрит на него испуганными глазами, в которых на этот раз стоят к
Он не знал, почему это так. Ничего он сейчас не знал. И знать не хотел!
– Варя!.. – Александр смотрел на нее снизу вверх. – Варя, как же вы?..
Он опять повторил все тот же глупый вопрос. Но, кажется, это не показалось ей глупым. Она качнулась вперед, нога ее едва заметно заступила за край ступеньки – и, если бы Александр не успел подхватить ее, она упала бы с лестницы вниз.
Но он успел, конечно. Реакция у него была мгновенная, это не раз было проверено в таких ситуациях, когда только реакция спасала ему жизнь.
Сейчас он забыл про все эти ситуации. Не было их! Одно было для него сейчас важно – что, оказывается, он думал о ней все это время, о ней, об этой нелепой женщине с неуловимой, летящей по бледному лицу улыбкой, от одного воспоминания о которой заходилось сердце!
Его руки запутались в цветном платке, накинутом на ее плечи. Плечи вздрагивали от горького плача, и платок сползал с них на пол, цепляясь за его руки. Он выпутал руки из платка и притянул Варю к себе. Она обхватила его за шею и заплакала еще горше. Он не знал, как ее успокоить, потому что не знал, от чего ее надо успокаивать. Он чувствовал такое счастье от того, что она обнимает его за шею и ее плечи вздрагивают под его руками, что ему хотелось, чтобы это не прекращалось никогда. Невозможно было в это поверить, но это было так.
Варя всхлипнула последний раз. Потом посмотрела ему в лицо, снизу вверх, и на ее лице выразилось такое смущение, что все оно покрылось алыми пятнами.
– Ох, боже мой!.. – воскликнула она. – Ну что ж я такая дура?
Тут Александр почувствовал, что сейчас расхохочется. Он даже с облегчением это почувствовал – иначе сердце разорвалось бы от счастья, которое наполнило его так неожиданно.
– Думаете, дура? – с трудом сдерживая смех, спросил он.
– Ну конечно, – смущенно кивнула Варя. – Вы пришли, а я реву.
Тут уж он смех сдержать не сумел. Варя на секунду приложила ладонь к его груди, как будто послушала, какой он у него внутри, этот смех, и тут же отдернула руку, словно обожглась.
– Не обижайтесь, Варвара Андреевна. – Александр быстро отер слезу, которая скатилась у него по щеке – конечно, от смеха. – Просто мне весело стало. Я и засмеялся.
– А я испугалась, – смущенно улыбнулась она. – Мне показалось, это не вы пришли, а… Ну, неважно! Говорю же, дура.
– Почему? – Он покачал головой. – Любая испугалась бы. Дом ваш на улице последний. Мало ли кто забредет! Что ж вы дверь не запираете?
– Забыла. – Смущение стояло теперь в ее глазах, заполняя их светлым туманом. – Я, знаете, как только в этот дом попадаю, так обо всем сразу же и забываю.
– Ну и правильно, – кивнул Александр. – Хороший у вас дом.
– Да вы проходите! – словно опомнившись, воскликнула Варя. – Что же я вас на лестнице держу? Проходите, пожалуйста. А обеда у меня и нет… Хотите чаю?
Чаю он не хотел. Ничего он не хотел – только смотреть на нее и слушать, как счастье колышется у него внутри. Как вода в северном озере. Он любил те озера и часто вспоминал их уже много после того, как уехал с Севера. Выходит, не случайно вспоминал: память хранила их, чтобы через это воспоминание вовремя вошло в его душу счастье.