Азарт
Шрифт:
В следующий раз:
– Это у нас такой путь к мечте?
– Зато честно…
– Тебе-то зачем тут уродоваться?
– Все пошли – и я пошел…
И правда: а зачем я пошел перетаскивать мешки? Я ведь приехал рисовать – ехал в круиз на океанской яхте, и вот одного дня не прошло, как уже таскаю мешки с какао-бобами в амстердамском порту. Я же хотел в каюте морские пейзажи рисовать… Эволюция мечты меня потрясла.
Я даже поставил мешок на бетонный причал и сел на него, прервал
Моросил мелкий дождь, дул холодный ветер, плоский пейзаж со складскими помещениями бурого цвета был отвратителен. Свинцовое море шумело, и если глядеть пристально в чехарду волн, кружилась голова.
Зачем я здесь? Какая идея стоит того, чтобы я здесь помер?
– Ты помираешь потому, что любишь труд в компании. Ты – человек коллектива. И тебе неловко увильнуть, если другим тяжело.
Это сказал Адриан, угадав ход моих мыслей. Оксфордский историк развалился под навесом на тюках с шерстью, отгруженных с аргентинского корабля. Тюки сложили в сухом месте, под крышей, и вот британец расположился там с комфортом, покачивая желтым ботинком и наблюдая, как мы корячимся.
Общество утопии стратифицировалось стремительно. В отличие от широко известной схемы Платона (поэты, стражи, философы) наша утопия предложила свои страты: пролы, идеологи и торговцы.
Пролетарии тягали мешки; с нами все было ясно.
Идеологи нас поучали – для пылкого поэта Цветковича, оксфордского балабола Адриана и активистки Присциллы пролы были предметом исследования.
Торговцы искали выгоду помимо нас; Яков, Янус и Микеле были заняты аферами.
Поведение у каждой из страт было особенным. Торговцы остались на корабле, их на дождь выманить было невозможно. Идеологи явились на причал поглядеть вблизи, как пролетариат надрывается, дать трудящимся совет. Правда, устроились идеологи в сухом месте. Присцилла столь же вальяжно, как и Адриан, возлежала на тюках под навесом и оттуда наблюдала за нами. Никто и не ждал от дамы, что она будет носить тяжести, но деликатность могла бы проявить. Впрочем, она хотя бы не отпускала циничных реплик. А вот Адриан про деликатность не ведал в принципе; он изучал нас, как тритонов, копошащихся в канаве.
Вслед носильщикам ученый отпускал обидные реплики:
– Как думаешь, Присцилла, сколько ходок немец сделает? Сто? На кого ставишь – на актера или художника? Кто раньше упадет?
Немцы не поворачивали головы, не реагировали, экономили силы. Я же пристыдил британца. Адриан ответил мне так:
– Труд ваш глуп. Впрочем, как всякий социалистический проект. Тяжелый и нерезультативный труд. Вам придется проделать нечто подобное, – историк делал пометки в блокноте, умножал, вычитал, – э-э-э… примерно двенадцать раз, чтобы собрать деньги на палубные доски. Иными словами, надо разгрузить еще двенадцать барж. Гарантирую, что в процессе труда трое из вас придут в негодность, то есть коэффициент производительности упадет вдвое. Стало быть, восемнадцать раз минимум вам надо перенести подобные мешки. Заметим, что реальный труд по ремонту палубы еще не начнется, когда вы соберете деньги на доски. А сил на работу, необходимую кораблю, уже не будет. Причем речь лишь о ремонте верхней палубы. Настил внизу абсолютно гнилой, и там требуются работы по металлу.
Историк Адриан поудобнее улегся на тюк, забрался под навес чуть поглубже, чтобы ветер с моря до него не дотянулся, не забрызгал дождем.
Сырой ветер Северного моря на ощупь похож на скользкую рыбу. Мокрый и колючий, он шлепает тебя по щеке, бьет сырые пощечины, обдирает кожу, словно по щеке хлестнули мокрой рыбиной с колючей чешуей. Сырой рыбный ветер и приторный запах какао. И выцветший серый цвет когда-то зеленой воды. Вода еще зеленая в глубине, но на поверхности – серая мутная пена, взбаламученная ветром и дождем.
Актер подошел ко мне и тоже уставился на соглядатаев, уронив мешок. Так вот и стояли под дождем мы, пролетарии, мокрые от пота и мелкой дождевой россыпи, и слушали циника-идеолога.
– И глупее всего то, – говорил нам Адриан, – что вам предлагали доски бесплатно, но бесплатно вам ничего не нужно. В этом отказе от подарка – стереотип коммунистического строительства. План Маршалла – то есть внешняя помощь – вам не нужен. Любопытный парадокс: с одной стороны, коммунисты мечтают о несбыточном, но когда с неба валится манна, они манну отвергают. Вы хотите строить коммунизм за счет рабского труда, а не за счет подачек капиталистов.
– И они правы! – заметила левая активистка. – Труд людей учит, а подачки развращают.
– Что даст напрасный труд?
– Счастье! – сказала левая активистка Присцилла. – Счастье содержится в самом акте труда. Пусть труд бездарен, пусть труд не дает результата, но это труд! Подлинный результат в самом акте труда, в его процессе. Сизиф, катящий камень в гору, – счастлив.
Конец ознакомительного фрагмента.