Азартная игра
Шрифт:
Откуда ей было знать, что возвращаться домой мне никак нельзя. Слишком рискованно.
– Выглядишь просто супер, прямо хоть сейчас марафон бежать, – сказал я. – Думаю, они отпустят тебя после того, как мистер Томик осмотрит.
– Сестра говорила, обычно он начинает обход около восьми.
Я взглянул на настенные часы, буквально сводившие меня с ума накануне, когда Клаудия находилась в операционной.
Без десяти восемь.
И тут в палату вошел мистер Томик. На нем снова были бледно-голубые брюки и рубашка, но сегодня
– Доброе утро, Клаудия, – сказал он и кивнул мне. – Как самочувствие?
– Гораздо лучше, чем вчера вечером, – ответила она. – Хотя еще немножко побаливает.
– Да, – снова кивнул он. – Это нормально, так и должно быть. Я сделал надрезы в брюшной стенке. Они совсем небольшие, но болезненные. Как считаете, сможете встать с постели?
– Я уже вставала, – с гордостью сказала она. – Ходила ночью в туалет. И сегодня утром – тоже.
– Прекрасно, – заметил он. – В таком случае, думаю, сегодня можете ехать домой. Через десять дней – ко мне. Осмотрим, все проверим, потом я сниму швы. А пока не слишком напрягайтесь. И не переутомляйтесь.
– Замечательно, – сказал я. – Она не будет переутомляться. Я за этим прослежу.
– И вот еще что, – сказал врач. – Мы получили первые результаты анализов.
– Что там? – воскликнула Клаудия. – Не бойтесь, говорите все, как есть.
– Правый яичник чист, однако, как я и предполагал, раковые клетки обнаружены в перитональной жидкости. Не слишком много, но достаточно.
Какое-то время все мы молчали.
– Химиотерапия? – спросила Клаудия.
– Боюсь, что так, – ответил мистер Томик. – Но, скорее всего, дело ограничится одним курсом. Ну, самое большее – двумя. Мне жаль, но это единственный оптимальный выход.
Он оставил нас переваривать эту не слишком радостную новость, видимо, спешил отщипнуть еще несколько кусочков ткани у очередного несчастного пациента. «Не слишком веселая у него работа», – подумал я.
– Давай попробуем увидеть светлую сторону, – сказал я Клаудии. – Правый яичник чист и невредим.
– Это верно, – не слишком весело пробормотала Клаудия.
– А потому у нас еще могут быть детки.
– Если только от химиотерапии я не стану бесплодной, – мрачно заметила она.
Даже известие о том, что ее выписывают из больницы, не развеселило Клаудию. Особенно когда я сказал ей, что отсюда мы поедем не домой, а к моей маме в Глочестершир.
– Ты, наверное, шутишь, Ник? – спросила она.
– Ничего я не шучу, – ответил я. – Мама ждет, страшно хочет тебя видеть.
– Но я хочу домой, – заупрямилась Клаудия. – Хочу лечь в свою постель.
– Как я смогу присматривать за тобой, если завтра мне на работу?
– А как, скажи на милость, – язвительно спросила она, – ты собираешься ездить на работу из Челтенхема? – И, насмешливо фыркнув, она добавила: – Перестань, Ник. Пожалуйста, поедем домой!
Что я мог на это сказать? Ведь не говорить же ей, что нас вполне могут прикончить на пороге собственного дома. Да она наверняка просто не поверит.
Я был убежден: Личфилд-гроув – место для нас слишком опасное. И мне ни в коем случае не хотелось подвергать свою невесту хотя бы малейшему риску. Прошлый раз мне повезло, можно даже сказать, очень повезло. Я вовремя заметил убийцу и улепетывал от него, как ветер. Но Клаудия не сможет бегать после операции, с двумя надрезами на стенке брюшной полости. Да и кто сказал, что мне снова повезет?
А чтобы выжить, должно везти всякий раз.
А потому лучше оставаться как можно дальше от убийцы, в том месте, где он не сможет нас найти. Чтобы его везенье кончилось.
И я твердо решил, что о возвращении на Личфилд-гроув не может быть и речи.
– Мама страшно соскучилась, – сказал я. – Да и тебе самой пойдет только на пользу побыть с ней после операции.
– Да, – ответила она. – Но это вовсе не означает, что мы должны ехать к ней прямо из больницы.
– Ну, будет тебе, дорогая, – взмолился я. – Если твоя мама была бы жива, мы бы могли поехать к ней.
То был удар ниже пояса, а Клаудия пребывала не в том состоянии, чтобы его выдержать.
Мы крайне редко говорили о родителях Клаудии. Они бросили ее, когда девочке было восемь, отвезли пожить к бабушке, да так никогда за ней и не вернулись. Их «Форд Эскорт» слетел с дороги в Бичи-Хед, сорвался с обрыва и упал на галечный пляж с высоты около пятисот футов.
Дознаватели вынесли вердикт – несчастный случай, а не самоубийство. Причем даже не стали выяснять, кто в момент аварии находился за рулем, исправна ли была машина. Но как бы там ни было, Клаудия проклинала их обоих за то, что они оставили ее в этом мире одну-одинешеньку.
«Вполне вероятно, – думал я, – что то была истинная причина, по которой она писала столь мрачные, даже жутковатые картины», – но эту тему я затрагивал редко. А если и затрагивал, то с осторожностью и тактом.
– Знаешь, это нечестно, Ник, – сердито огрызнулась она.
– Прости, – сказал я. – Но мне хотелось бы, чтоб прямо отсюда мы поехали к маме.
– А как же мои вещи? – спросила Клаудия.
– У тебя здесь с собой всего полно, – вывернулся я. – А вчера я забрал из дома еще несколько вещичек.
– Но я не могу ехать к твоей маме ненакрашенной, – то был последний ее довод.
– Я и косметичку твою прихватил, – заметил я не без торжества в голосе.
И мы отправились к моей матери, но прежде я допустил еще одну промашку, упомянул о взятой напрокат машине.
– А почему не на нашем «Мерседесе»? – сердито спросила Клаудия.
– Подумал, что после операции тебе нужно разместиться с большим комфортом, – ответил я, так и излучая заботу и доброту. – В нашем «SLK» на пассажирском сиденье все же тесновато.