Азбука для несовершеннолетних
Шрифт:
И поэтому для нас социальная активность – принцип особого значения. Органически усвоенный и принятый к осуществлению, он становится пусковым механизмом деятельности личности. Становится плацдармом воспитания и самовоспитания человека. И самым четким критерием нашей моральности, нашей культурности в целом. Все, что стоит реально за категориями долга, совести, чести, достоинства, обретает свой жизненный смысл в том, как мы утверждаем свое мировоззрение, как выбираем свои жизненные позиции и как на них стоим.
В своем основном общественном назначении, в труде – будь то учеба, работа на заводе, в колхозе, научно-исследовательском институте или служба в армии – человек не должен прятаться за средние показатели, обстоятельства, условия.
Советский гражданственно активный человек бескомпромиссен идеологически. Ненависть к социальному угнетению для него не абстрактное понятие, это страстное чувство, питаемое сознанием и знанием подлой, античеловеческой сущности эксплуататорского строя. И он не обманется фейерверками и фасадными рекламами. За блеском витрин, никеля и лака лимузинов капитализма он увидит слезы и кровь, голод, бесконечные муки и жертвы, которыми расплачивается человечество за каждый «успех» обреченного социального порядка.
Это не значит, что он не видит или преуменьшает наши собственные недостатки и просчеты. Видит. Но – с болью, без двоедушной мещанской ухмылочки. С пониманием и объективных наших трудностей, и непростительных упущений. С неизменным стремлением бороться с недостатками не на словах, а на деле.
Далеко не всегда активная позиция требует кипучей деятельности, перенапряжения мысли и мускулов. В повседневной жизни она четко определяется подчас буквально двумя-тремя словами: «Это ложь», «Это формализм», «Не смейте клеветать!», «Это не моя заслуга»... Сколько их, простых слов, которыми говорят правду!
Но в любом случае эта позиция сопряжена с мужеством. Подчас почти символически, зачастую – вровень с подвигом. И тогда, в минуты неизбежного решающего выбора человек становится настоящим,
как красный полководец Ян Фабрициус. В авиакатастрофе он отдал последний предоставленный ему шанс на спасение летевшей в этом же самолете женщине с ребенком...
как лучший детский писатель Аркадий Гайдар, добившийся вопреки запрету врачей разрешения уйти на фронт и павший в бою с оружием в руках...
как тысячи, миллионы коммунистов, комсомольцев, безвестных героев нашей страны, принявших для себя лишь одну привилегию – быть на передней линии огня.
Да, стоять на коммунистической позиции в жизни бывает непросто и нелегко. Стоять на ней – значит противостоять не только пассивности, и равнодушию, но и агрессивному мещанству, и моральному разложению, и поползновениям преступности, беззаконности и классовой враждебной идеологии.
Но большой ошибкой было бы считать активную деятельность гражданина жертвенно-страдательной. В повседневности нашей она поддерживается и обусловливается всем строем нашей жизни, нашей социалистической государственности; защищается всей мощью ее права, законов, самыми сильными и чистыми, нравственными устоями общества.
И нет счастья выше понимания своей необходимости истории, человечеству, людям, непосредственной причастности самому великому человеческому делу – делу коммунизма.
Мораль
– одна из форм общественного сознания, совокупность норм поведения в обществе, в семье опирается на общественное мнение, на убеждение, традиции и привычки.
Слово пришло из Франции (morale – нравственность), а во Францию – из Древнего Рима (moralis – нравственный), но понятие о морали, то есть о правилах поведения человека среди других людей, существовало, разумеется, задолго до того, как появилось это слово. Пояснение в словаре В. Даля: «правила для воли, совести». Но можно сказать еще проще: мораль – это общепризнанное понятие о том, что такое хорошо и что такое плохо. Правда, надо уточнить: когда и кем признано... Нравы общества и понятие о нравственном поведении, мораль формируются в конкретных исторических условиях.
Скажем так: наша современная мораль предполагает, что к детям надо относиться бережно, ласково, а уж тем более – к детям больным или имеющим какой-нибудь физический недостаток. Позорно, просто подло сказать «хромой» мальчику, который хромает, или «очкарик» тому, кто вынужден носить очки. Это общепризнано. В транспортной толкучке даже пожилой человек, как бы он ни устал, уступит место больному ребенку. Таковы правы сегодняшнего общества, таковы моральные нормы (то есть, проявляя заботу о больном ребенке, человек не совершает какой-то исключительный по доброте поступок, а ведет себя нормально, естественно, как должно). Но всегда ли эти нормы были таковыми? Нет. Например, согласно закону Ликурга, по которому древняя Спарта жила не одно столетие, дети подвергались специальному осмотру, и, если у ребенка обнаруживался физический недостаток, который мешал впоследствии стать полноценным воином, его убивали, сбрасывая в Апофеты – глубокую расщелину в горах Тайгета.
По книгам и фильмам мы знаем о подвиге царя Леонида и предводимых им 300 спартанцев, которые все до единого погибли, преграждая дорогу захватчикам-персам возле Фермопил. Благодарные потомки увековечили их подвиг в мраморе, начертав на нем, что воины погибли, «честно исполнив закон». Но тот же закон разрешал убивать детей, не считая это чем-то зазорным.
Еще пример.
Застрелить человека – преступление, убийство. Но в годы войны снайпер не только стреляет по врагу, но и ведет счет погибшим от его руки. В этой ситуации один человек (снайпер) как бы выносит другому человеку (солдату-врагу) приговор и сам приводит его в исполнение. Мораль войны разрешает ему выступать в роли обвинителя, судьи и исполнителя приговора, что совершенно невозможно в условиях мирного времени. Здесь действуют другие нормы отношений между людьми. Приговор преступнику может вынести только суд, а любой самосуд, каким бы справедливым он ни был, наказуем. Молодогвардейцы в чрезвычайных условиях войны и оккупации по заслугам вынесли приговор и казнили полицая Игната Фомина. Но, допустим, предатель Фомин избежал возмездия, и спустя годы молодогвардеец Радик Юркин встречает его на улице и опознает. Ударить негодяя – и то нельзя: меру наказания определит только народный суд.
Следовательно, общественная мораль, нравственные нормы конкретно-исторически обусловлены: война может «разрешить» человеку то, что мир категорически воспрещает.
Однако, мораль – не только конкретно-историческое понятие, но и классовое. Кто такой Герцен? С нашей точки зрения, революционный демократ, издатель «Колокола», борец против самодержавия. А с точки зрения российского царя, правящих классов царской России, с точки зрения обывателя? Реакционный журналист Катков во всеуслышанье называл Герцена отщепенцем и предателем. Как видим, мораль Каткова и мораль Герцена, двух современников и соотечественников, вовсе не одинакова.
С точки зрения официальной морали, русский офицер Андрей Потебня, друг и единомышленник Герцена, с оружием в руках перешедший на сторону польских повстанцев и сражавшийся против царских карателей, совершил тягчайшее преступление – нарушил присягу и предал отечество. С точки зрения подлинных патриотов России, чей голос в 1863 году был едва-едва слышен и только через десятилетия зазвучал в полную силу, Потебня совершил гражданский подвиг во имя спасения чести России. Сейчас его могила в окрестностях Кракова бережно охраняется поляками – так же бережно, как и могилы советских воинов, погибших в борьбе за освобождение Польши от фашистского ига, – и каждый русский человек, стоя подле нее, поклонится памяти этого русского патриота, павшего от пули... Чьей пули? Пули русского солдата, который считал себя, надо полагать, защитником «царя, веры и отечества» (а иначе бы не стрелял в повстанцев)...