Азиатская Европа (сборник)
Шрифт:
Если отбросить словесную, «романтическую» шелуху, то события читаются совсем иначе. Случилась трагедия, большая трагедия, сотни тысяч добровольцев католиков десятилетиями, как безвольные зомби, шли завоевывать Ближний Восток. Они искали себе погибель. Сами. Сознавали это, но новые поколения шли опять.
Их настойчивость, граничащая с безумием, к сожалению, не объяснена наукой…
Где мотив поведения? Не вера ли, которую требовали принимать, не задумываясь? Не с ней ли и рождалось безумство? Когда мысль становится лишней, такое вполне возможно…
Версия о вражде католиков с мусульманами ошибочна: католичество и ислам тогда были близкими союзниками. Достаточно вспомнить, например, что Сильвестр II, в 999 году принявший папскую тиару, в молодости учился у мусульман, годами жил среди них, вел дружескую переписку, будучи папой римским. Сам Григорий VII, начавший новую политику Церкви, считался в Европе «знатоком учения Мухаммеда», он заявлял, что исповедует того же Бога, что мусульмане. И то было правдой. Как известно, в минуту опасности папу от разъяренных католиков спасли мусульмане, их отряд пробился к замку, где скрывался папа, и вызволил его. Потом вместе с папой они молились в соборе Святого Петра, в главном католическом храме мулла читал суры Корана… Это же было!
Надо ли добавлять, что и папа Сильвестр был тюрком? Его имя, которое он потом сменил, получив папскую тиару, звучало как Герберт и было связано с верой — «исполненный веры». На Алтае так называли мальчиков, которых до рождения определяли в монахи. «Врученный по обету, по клятве» — таков смысл имени. Гер (кер) по-тюркски «вера», бер- — «вручать, давать».
Этот папа был сторонником церковных реформ. По его мнению и по мнению его покровителя германского императора Оттона III, Западу следовало вернуться к алтайской традиции двоевластия, которая тогда сохранялась у части мусульман. Однако оппозиция придерживалась иного мнения… Преждевременная смерть Оттона в 1002 году и последовавшая следом смерть папы Сильвестра положили конец их честолюбивым замыслам.
Мусульманская версия несостоятельна еще и тем, что добрая половина Северной Италии, Южной Франции, вся Испания исповедовали ислам. Сторонники Единобожия, соседи и друзья католиков, в своей массе были тюрками. Их называли арабами, но араб — это, как известно, не национальность, а имя жителя Халифата, почитавшего ислам. Для римских пап мусульмане оставались отошедшими от Церкви, такими же, как катары или альбигойцы. Но никак не людьми иной веры.
Не чувствуя этот тончайший нюанс, трудно понять жизнь средневековой Европы.
Возможно, устремляясь на Восток, католическое духовенство строило тайные планы по искоренению ислама в Европе. Но и это маловероятно. У католиков, кроме мусульман, не было иных союзников. Их схватке между собой предстояло случиться через пять веков, во время испанской инквизиции. Пока же они действовали сообща против общего врага — Византии.
И все-таки поход на Восток начали именно католики. Почему?
Ответ не очевиден. Но, приняв во внимание детали геополитики, можно прийти к неожиданному выводу: крестовые походы — это попытка массового манипулирования сознанием верующих. Первая в истории! Так Церковь проверяла свою силу и себя. Ведь папа уже не шел, как прежде, за верующими, а вел их. И они шли.
Дальновидных католиков пугало стремительное увеличение паствы, появление «новых народов», они чувствовали ненадежность своего главенствующего положения в западном обществе. В любой миг епархии могли стать неуправляемыми, взрывоопасными. Причина тому — новые люди, слишком много новых людей, пришедших в лоно Церкви. Красивых. Сильных. Умеющих думать. Они не принимали слова папы на веру. Не могли. И духовенство решило избавиться от них и от «старой» аристократии, с ее немодными привычками думать и обсуждать, а также от молодежи, которая не находила себе применения и томилась в безделье.
Папа желал войны — бойни, которая уничтожила бы опасную часть католиков.
Звучит кощунственно, но гибели иных тюрков требовало будущее Запада. Его покой. Чем больше людей, умеющих думать и действовать, принести в жертву, тем спокойнее будет править остальными, рассуждала Церковь. То было суровым испытанием, но от него зависело благополучие будущих поколений.
В том никто не виноват. Что делать — боевой конь вьючным не бывает. Он не может идти привязанным к хвосту другого коня, его проще убить, чем заставить смириться… Это и есть дух, сломить который невозможно. Такими рождались они, эти ужасные тюрки, поставившие честь во главу своей жизни. И никакой папа был им не нужен — ни римский, ни другой.
Люди для крестового похода находились сами, то были преданные Церкви, готовые служить и воевать. Отбирали достойных, им отпускали грехи и благословляли на поход «за гроб Господень». Те нашивали на одежду крест из красной материи и объявляли себя крестоносцами — воинством папы римского. Им не полагались ни командиры, ни снаряжение, ни провиант, у них не было даже плана действий. Ничего. Только призывы папы римского… Это и есть манипулирование сознанием, его итог: старший именем Бога приказывал, а верные долгу совести исполняли. Не обсуждая и не задумываясь.
Они, католики, не просили для себя ровным счетом ничего. Только службу во имя Церкви.
Инициативу вожака в первом походе отдали Петру Пустыннику, жалкому монаху, страдавшему впечатлительностью и утверждавшему, что разговаривал с Христом. И все поверили, потому что первым поверил папа. Это очень характерная для тюрка реакция — верить духовному лицу, не размышляя.
Этот провокатор, которого Церковь сделала героем народных песен, виден весь как на ладони в «Песне об Антиохии». Там есть, например, эпизод, когда к Петру Пустыннику, якобы пророку, которому сам Христос вручил руководство крестовым походом, обратились люди с жалобой на голод. «Разве вы не видите тюркские трупы? Это отличная пища», и крестоносцы изжарили и съели трупы неверных. И автор добавляет: «Мясо тюрок вкуснее, чем павлин под соусом».
Эти слова правильнее бы оставить без комментариев, тем более что они написаны после крестовых походов, Европа тогда очищала себя от тюркского прошлого, и все средства для нее были хороши.
Не войско, а голодная толпа, собранная наспех, двинулась в 1096 году на восток, уничтожая все съестное на пути. Даже трупы людей и собак. Они шли, как во мгле, без географической карты и без разведки, большие города, встречавшиеся на пути, принимали за Иерусалим и бросались на штурм. То были одурманенные люди, которые не ведали, что творили, они слышали слова папы: «Богу так угодно, Богу так угодно». И шли вперед.
Страшная сила религии делала их игрушками.
Потомки тюрков верили уже не Богу, а человеку, Наместнику Бога на земле, так он назвал себя сам. Человека они поставили над собой, потому что у него была власть. В этом, пожалуй, и состояла особенность христианства, в котором, в отличие от остальных религий, человек стал отлученным от Бога. От своего собственного «я». От осмысленного поступка, наконец. «Наместники в рясах» вошли в его душу.