Азиатская Европа (сборник)
Шрифт:
А не отсюда ли, из желания подражать великому Аттиле, пришли позже во дворцы европейских королей шуты, которые веселили и развлекали гостей на балах? Которые говорили королям правду в глаза, и им, по их шутовству, всё сходило с рук?.. Аттила от души смеялся над своим шутом вместе со всеми.
Конечно, величие Аттилы состояло не в застольных состязаниях — в другом. Он и одевался скромно, не «по-царски». Правители кипчаков не выделялись пышной, уродующей тело одеждой. Цари одевались с присущей народу скромностью, а прославлялись — делами. За дела, за поступки уважали людей в Дешт-и-Кипчаке.
Аттила «показывал умеренность во всем. Пиршествующим подносимы были чаши золотые и серебряные, а его чаша была деревянной. Платье на нем
Первый в мире сапог (Древний Алтай, V–IV века до н. э.)
У кипчаков в ходу были папахи. У аристократов (узденей) — каракулевые, у свободных людей (казаков) — из овчины, а рабам (кулам) носить папахи запрещалось. Летом папаху заменял картуз или войлочный колпак с полями. Круглый год за спиной настоящего мужчины, особенно в дороге, был башлык — с ним тоже связан целый ритуал. Как повязан, как надет — всё имело значение.
Даже о прическах можно судить по записям очевидцев. Некоторые кипчаки брили голову. А иные, наоборот, не стригли волосы, а заплетали их в косички. Устремляясь в атаку, всадники распускали косички, и волосы, развевающиеся из-под шлема, наводили на противника ужас.
Вот что писал Приск о «кровожадности» тюрков: «После войны живут спокойно и беззаботно, каждый пользуется тем, что у него есть». Спокойно и беззаботно! Так может жить только уверенный в завтрашнем дне народ. В мирное время связь между поселениями (юртами) ослабевала, и власть ханов не была столь жесткой. Однако при опасности Степь просыпалась мгновенно, сигнал тревоги поднимал каждого. Не выйти на сигнал считалось позором для всего рода. Роды и юрты объединялись — разрозненные пальцы сжимались в кулак, власть хана становилась абсолютной… Степь всегда была непонятна чужакам.
Встретив пленного грека, Приск предложил ему вернуться на родину, но тот, только освободившийся из рабства, отказался, утверждая, что среди тюрков живется лучше, чем в Византии… Вроде бы мелкая подробность, но как много информации несет она. Порой достаточно оброненной очевидцем фразы.
Сколько же кругом интересного… Всё перемешалось в истории народов, всё под пятой политики и предрассудков. К сожалению, именно политики нередко дают оценку тому, что находят археологи. Например, в Государственном Эрмитаже или Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве на стендах не встретить ни единого экспоната, ни единой вещицы, которая бы относилась к кипчакской культуре. Ничего. Даже упоминания нет. Хотя в запасниках спрятаны целые коллекции произведений искусства, их никогда не экспонировали. Запрещалось! Они же из Степи. На темных полках пылятся сокровища, которых, согласно российской истории, как бы и нет.
Тончайшей работы кофейные и чайные сервизы, фарфоровые статуэтки, изумительные кубки и ювелирные украшения и многое другое, известное только очень узкому кругу специалистов.
Разве не показательны статьи академика В. В. Радлова, который в конце XIX века среди прочего упоминал, как грабили тюркские курганы, с какими жадными глазами русские переселенцы-«археологи» рубили золотые изделия. Древнейшие вазы, украшения тончайшей работы в их трясущихся руках превращались в презренный металл. А история тюрков — в то, во что она превратилась…
Повторяю, пренебрежение к тюркской культуре зародилось не в России, Россия лишь приняла его как наследство, как дань устоявшейся европейской моде. Тому пример «История» латинского автора Аммиана Марцеллина, где даются сведения о кипчаках конца IV века, тогда они впервые появились в европейских степях «за Меотийским болотом» (Азовским
Всадники, запечатленные на скалах. Они — олицетворение кипчака: любовь к коню воспитывали с детства
По словам Марцеллина, кипчаки отличались коренастым сложением, лица у них безбородые, они «безобразные, похожие на скопцов». Что ж, как говорится, о вкусах не спорят. Конечно, в Европе тогда мало знали о пришельцах с Востока. Иначе Марцеллин не назвал бы заломленную на голове папаху «кривой шапкой», а сапоги — «мягкой высокой обувью». Ни папах, ни сапог европейцы не носили.
«Все они, не имея ни определенного места жительства, ни домашнего очага, ни законов, ни устойчивости образа жизни, — пишет Марцеллин, — кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь. Кибитки с изогнутыми покрышками делаются из древесной коры. Придя в изобильное травою место, они располагают в виде круга свои кибитки и питаются по-звериному; истребив весь корм для скота, они снова везут, так сказать, свои города, расположенные на повозках. Гоня перед собой упряжных животных и стада, они пасут их; наибольшую заботу они прилагают к уходу за лошадьми. Все, что по возрасту и полу непригодно для войны, держится около кибиток и занимается мирными делами».
Удивительно — вызывающее неприязнь описание объективно! На редкость. Как и то, что «молодежь, с раннего детства сроднившись с верховою ездою, считает позором ходить пешком». Верно, кипчаки — конный народ, они «приросли к коням». Ребенка сперва сажали на коня, а потом учили ходить.
Но к наблюдениям Марцеллина все-таки требуется комментарий.
Коль речь идет о конце IV века, надо бы добавить, что тогда только-только завершилась грандиозная битва за Дон, которую выиграли кипчаки, поэтому заселение донских степей лишь начиналось, и, естественно, люди жили в кибитках, там рождались дети, которые потом вряд ли смогли бы ответить на вопрос: «Где твоя родина?» Тюрки выбирали места для новых станиц и городов! Они искали землю. История старинных донских городов и станиц — Кобякова городища и других — начинается как раз с IV века! После 370 года.
Наблюдения явно не понимающего человека — так можно назвать записки латинского историка, что и вдвойне любопытно. Этим ценны его строки, в них непредвзятая объективность. Например, Марцеллин написал о кипчаках: они «едят по-звериному»… А как это?
Оказывается, европейцы ели руками, они не знали столовых приборов, которыми пользовались тюрки. Греческие вельможи, например, держали в доме арабских мальчиков, чтобы об их кудрявые и жесткие волосы вытирать руки во время еды. Ложка вскоре, правда, нашла распространение в Греции, а вилка прижилась там не ранее XIII–XV веков… Так кто ел «по-звериному»? Конечно, тюрки!
Или другой пример из истории народов. Когда европейцы впервые попали на Дальний Восток, то поразились уродству его желтокожих жителей. Но в сохранившихся свидетельствах коренного населения тоже приводится этот факт, только аборигены сообщали об уродстве белых пришельцев, «от ужасного вида которых хотелось упасть в обморок».
Подобные примеры — а их в жизни много — убеждают: все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо. И у тюрка, и у грека, и у китайца свое видение прекрасного. Историку с побережья, конечно, трудно судить о другой жизни, особенно степной, которой он даже не представлял. Вот почему в исторических сочинениях лучше избегать любых оценок — чтобы не попасть впросак! Но как это сделать? Конечно, субъективен и автор этих строк — ровно настолько, насколько субъективен был Марцеллин, искренне написавший об уродстве степняков. «Явно не красавец», — сказали бы и тюрки о нем.