Азиатская книга

Стесин Александр Михайлович

2

Речь занемевшую распрями,и тишину, и сил-лабо-панический страх прими,сколько хватает сил.Воздух, уловленный языком,воспоминаний бред(там, где до боли мотив знаком,боли самой уж нет)будущей памяти завещай.Мало ли, что ушло.Вдох станет выдохом. Тьма вещейниткой пройдет в ушко.Ты не сердись. – Не сержусь ничуть.(С вешалки плащ сняла.)Дел еще много… (С чего начать,если нельзя – с нуля?)

3

Птица, дракон, черепаха, тигр,их друг за дружкой ход.Будто бы это – стрелковый тир,память былых охот.Знаки отличия: клык, рог, зуб.…Бык, обезьяна, кот…Будто бы это – китайский суп,что подают раз в год.Будто бы снег уже выпал нарисовые поля.Чаша фарфоровая полна.И соблюдать порадревний обряд – по мишеням бить.…Феникс, дракон, цилинь…Суп их целебный так жадно пить,будто неисцелим.

Опера (1)

Утро жизни длинной арией зевает.Дочь сановника служанку подзывает,отослать велит письмо размером с повесть,никому не адресованное то есть.И приходит ей ответ, на шелке злато:Здравствуй, девица, души моей услада!Если завтра, пробудившись, к речке выйдешь,отражение в воде мое увидишь.То волшебная, как водится, водица.Отразиться в ней что заново родиться.Заглянуть в нее что выглянуть наружу.Но заглядывать не бойся. Часть потока,ничего в судьбе текущей не нарушу.Это только отраженье, это толькопрежний свет, куда вернусь, как в воду кану,и увижу сон, который снится камню;и увижу, возвращаясь к павильону,к прошлой жизни и цветенью полевому,как лантерны зажигают по веленьюгоспожи (возводят радугу павлинью)в красном тереме, в пионовой беседке,где зимой – маджонг и вышивка по сетке.Где весной дымит жаровня, входит в окнапряный жар. Тепла дрожащие волокна.А на кане – зелье-снадобье, касторка,взвар-настойка. Пахнет приторно, болотно.В одночасье чахнет девица, красотка.И письмо лежит. Не разобрать, как стерто.То ли сутра на бамбуковой скрижали,то ли мантра, чтобы впредь не воскрешали.Как принять исчезновенье, отреченье?…Отражение твое хранит теченье.

Хутун

Птицы летят над хутуном по веснев рай, где кормушки прилажены к деревьям.Что-то, что было с тобой и мной во сне,сон взял у спящего, пользуясь доверьем.Хлопотно двигают мебель за стеной.Тумбочек или сервантов рокировка.Давний портрет, повернувшийся спиной.Вместо затылка – бумага, датировка.Что-то обещанное тебе забыл —вряд ли во сне. Уж скорей в гостях по пьяни.Стыд возвращенья, похмельной прозы пыл.Крыши хутуна – уже на заднем плане.Но тем старательней выверен пунктиркаждой детали, чем дальше друг от другаи безвозвратней к зиме ведут путиптиц и людей, в небо – клином, в воду – кругом.

Опера (2)

Постановки про войну без передышек,сцены прoводов, судьбу опередивших,в новом зале смотрят сироты и вдовы,в новом мире, где развалины готовывстретить гибель, как встречают ветерана,пережившего Пань-Гу, цингу, тирана,наводнение и смуту в Поднебесной…Совершенномудрый дух парит над бездной.Было Долею небесной, стало долькойв черном небе над хутуном; было долгойподготовкой к возвращению в пенаты,где зачисленный в живые экспонатыновобранцам крутит хриплую шарманку:сколько люду порубал за правду-мамку, —по столу стучит костяшкой, – за идею…Правда-маска прирастает к лицедею.Сетью трещин и морщин идет по коже.Так прощай, моя наложница, похоже,зря талдычили, что время иллюзорно,но закапывали деньги или зернаи считали дни в согласье с ритуалом,укрываясь то прозрачным «ци», то алымполотнищем революции бездетной…Через годы образ видится везде твой.Для вернувшихся, судьбу опередивших,терракотовых отрядов поредевшихпрозвучит в последний раз команда сверху.И старательные всхлипы скрипки эрхуперекроет сцена битвы, ловли, травлипод мяуканье струны и лай литавры;и финал – в пандан ракушечному горну…Звук наполнит тьму и примет ее форму.

Из танской лирики (2)

Романтик Ли Бо и Ду Фу, моралист,и вся королевская рать.Вот падает лист, и еще один лист.И некому листья собрать.И делают в парке ушу старикипод кваканье песен from home.И ели на синих холмах далекинастолько, что кажутся мхом.

КАССИРЕР VS ХАЙДЕГГЕР

Двадцать лет назад я дружил с девушкой по имени Сяо Цзян. Она была родом из Циндао, в Штаты попала уже во взрослом возрасте, поступив на юрфак Колумбийского университета. Мы познакомились весной 2002-го в нью-йоркском кафе, где я готовился к медицинскому лицензионному экзамену, а она – к экзамену на допуск в коллегию юристов. Разговорились в перерыве от зубрежки, традиционное кто откуда, и довольно скоро вышли на тему Russian culture. Сяо сообщила, что любит русскую литературу.

– Толстой? Достоевский? – предположил я, наученный многолетним опытом светских бесед с американцами.

– Да, и их тоже, конечно, – подтвердила Сяо, – но вообще-то мой любимый русский писатель – это Андрей Платонов. Причем «Чевенгур» мне нравится даже больше, чем «Котлован».

– Ты славистка?

– Нет, просто люблю читать.

По-английски она говорила с легким акцентом, что почти немыслимо для китайца, приехавшего в Америку в двадцать шесть лет. «По-моему, я имею дело с гением». Разговор с пятого на десятое, кажется, не менее беспорядочный, чем воспоминание о нем двадцать лет спустя. Помню, что в какой-то момент перевел с русского медицинский анекдот. Утренний обход в палате, врач раздает предписания: «Вам, Иванов, надо расхаживать ногу, вам, Сидоров, пропить курс антибиотиков… Ну вот, кажется, и все. Всем до свидания, а вы, Петров, прощайте». Этот черный юмор вызвал у нее взрыв воздушного смеха, а вслед за ним – неожиданное признание: «Если б я была на месте Петрова, я бы хотела, чтобы мой доктор именно так со мной попрощался».

В тот год мы с ней много гуляли по Нью-Йорку, ходили на пекинскую оперу в Линкольн-центре и на ретроспективу Тарковского в Anthology Film Archives (оказалось, любимый фильм Сяо – «Андрей Рублев»). Обсуждали классическую китайскую поэзию, которую она всю знала наизусть. Когда они с ее старшим братом учились в Пекинском педагогическом университете, у них была такая игра: по дороге на утренние пары, трясясь в автобусе, читать друг другу по памяти стихи классиков от Тао Юаньмина до Бей Дао. Кто больше вспомнит. Ван Вэй, Ли Бо, Ду Фу, Бо Цзюйи, Су Ши, Ли Цинчжао, Синь Цицзи… Теперь и я читал их всех в переводах Эйдлина и Гитовича. Под впечатлением от прочитанного даже пытался писать стилизации под китайскую лирику. Но мои стихотворные потуги не шли ни в какое сравнение с повседневной речью Сяо, которая могла, описывая что-то, выразиться так: «Ну это, знаешь, как снег, падающий на колокол. Сколько бы он ни падал, звона не слышно». За ней хотелось все время записывать. Иногда я так и делал. Например, когда мы смотрели китайскую коллекцию в Метрополитен-музее и она учила меня, не глядя на табличку, определять, к какому периоду принадлежит та или иная работа. Сколько раз потом я щеголял перед кем-нибудь из некитайских друзей своими весьма поверхностными познаниями, небрежно бросая «ну, эта лошадка – точно из династии Хань» или «сунская тушь, сразу видно».

Еще мы обсуждали философию, и я пересказывал ей то, что вычитал у Кассирера: европейская мысль, начиная с Аристотеля, строится на идее причинно-следственных связей, а китайская мысль – на ассоциативных связях и каталогизации, то есть на пространственном упорядочивании Вселенной (отсюда – пятичленная структура у-син). Для простоты я запомнил это различие как «европейское время versus китайское пространство». А поскольку Кассирер прочно ассоциировался у меня со знаменитыми дебатами в Давосе, где он выступал против автора «Бытия и времени», то и почерпнутая у Кассирера мысль о главном различии между Европой и Китаем в конце концов отложилась у меня в памяти как «Кассирер versus Хайдеггер». Хотя Хайдеггер тут совершенно ни при чем. Вот, значит, как возникают причудливые ассоциативные связи вроде тех, из которых состоит у-син 34 ? Сяо не читала ни Кассирера, ни Хайдеггера, но мои выкладки слушала с интересом или делала вид, что слушает с интересом.

34

У-син – структура из пяти элементов, определяющая мироздание; одна из основных категорий китайской философии.

В декабре того года она поехала на месяц домой. «Приезжай к нам в Циндао. Папа давно хочет с тобой познакомиться. Он ведь тоже врач». Знаменитый врач-кардиолог, подвергшийся, как и все его коллеги, перевоспитанию в эпоху Культурной революции. «Папа у нас кладезь, про традиционную китайскую медицину тебе расскажет. А ты ему – про Кассирера и… как того второго звали?»

По счастливому стечению обстоятельств моего отца в то же самое время пригласили сделать математические доклады в Пекине и Гуанчжоу. Я взял месяц академического отпуска, и мы с родителями отправились в путешествие по Поднебесной. Гонконг, Коулун, Шэньчжэнь, Гуанчжоу, Пекин… До Циндао я так и не доехал, но успел повидаться с Сяо в Гонконге, где она проходила собеседование на работу в адвокатской фирме, и в Пекине, где она навещала свою альма-матер.