Азиатские христы
Шрифт:
Таким образом, положение: «из сознания происходят имя и телесность» приводится к моменту зачатия. По буддийским представлениям, при смерти все остальные элементы, составляющие физическое и духовное существование человека, уничтожаются; тело, восприятие и представление исчезают, но не исчезает сознание. Как человеческое тело образовано из вещественных элементов, точно так же сознание представляется состоящим из соответственного духовного элемента. «Существует шесть стихий, ученики, — говорит Будда, — стихия земли, стихия воды, стихия огня, стихия воздуха, стихия эфира и стихия сознания». Вещество, из которого состоит сознание, выше всех других стихий, оно как бы обитает в своем
Пока существо подвергается переселению душ, до тех пор сознание составляет звено, соединяющее различные существования. Только когда достигнута цель искупления — Нирвана, исчезает в ней и сознание совершенного умирающего.
То, что образуется в человеке из стихии сознания — в ту самую минуту, когда умирает старое существо, делается зародышем нового; этот духовный зародыш ищет и находит в теле матери тот материал, из которого он образует новое бытие, запечатленное именем и телесностью.
Как имя и телесность основаны на сознания, так и сознание в свою очередь основано на них. «Ананда, имя и телесность суть базис познания».
«Чтобы существовали имя и телесность, должно было существовать познание. А чтобы существовало познание, должны были существовать имя и телесность; от них происходит познание.
В другом месте Сарипутте, самому замечательному из учеников Будды, приписывается следующее сравнение: «как два снопа стоят, опершись друг на друга, так, друг, познание происходит из имени и телесности, а телесность из познания».
Но каким образом происходит, что существо, появляющееся на свет, облекается именно в это, определенное тело, а не в какое-нибудь другое? «Это тело, ученики, не ваше тело, и не тело других, его нужно считать делом прошлого, получившим известную форму, воплотившимся и сделавшимся чувствительным посредством мышления.
Сами мы представляем результат того, что мы делаем. В одном из браманских текстов мы встречали такое положение: «какое дело человек делает, к такому существованию он и приходит». А буддизм учит: «мое дело есть мое наследство, оно есть рождающее меня чрево матери, дело мое есть род, к которому я принадлежу, оно есть мое прибежище.
Закон причинности принимает здесь форму нравственной мировой потенции. От его действия никто не может уйти. «Ни в воздушном царстве, — говорится в Дхамманаде, — ни среди моря, ни в горных пещерах, нигде на земле не найдешь ты убежища, куда бы мог убежать от твоего злого дела».
И наоборот: «как приветствие родственников, друзей и товарищей встречает путешественника, издалека возвращающегося домой, — точно так же и того, кто делал добро, когда он переходит из этой жизни в загробную, встречают его добрые дела, как родственники своего возвратившегося друга». Сила наших дел проводит нас по пяти царствам переселения душ, через божественное и человеческое существование, через царство призраков, через животный мир и через ад. Доброго ожидает величие неба. Злого же адские стражи ведут к трону царя Ямы. Тот спрашивает его — не видал ли он, когда жил на земле, пятерых божеских посланников, посылаемых для предупреждения людей, не видал ли он пять явлений человеческих слабостей и человеческого страдания, а именно: ребенка, старика, больного, преступника, выдерживающего наказание за свое преступление и мертвого.
— Да, — скажет злой человек, — я видел их.
— И как же ты, человек, когда ты был в зрелых годах и когда ты состарился, не подумал про себя: ведь и я тоже не изъят от старости, рождения и вымирания. И потому буду творить добро в мыслях, словах и делах? Человек отвечает:
— Я не мог сделать так, господи; по своему легкомыслию я не думал так.
И тогда царь Яма сказал ему:
— Эти твои злые дела сделали не мать твоя, не отец твой, не брат твой, не сестра, не твои друзья и советники, не твои родственники, не аскеты, не браманы, не боги. Ты один сделал это и один ты должен пожинать плод их.
И адские стражи увлекают его в место мучения. Его кладут на раскаленную наковальню, бросают в кипящее море крови, мучат на кучах горячих углей и он не умирает до тех пор, пока не будет искуплен последний остаток его вины.
В диалоге Милиндапанха круг все возобновляющихся существований сравнивается с вращающимся около оси колесом или с попеременным происхождением дерева из семени, а семени из плода дерева, курицы из яйца, а яйца из курицы.
Когда дух нашел свое тело, а тело свой дух, тогда это духовно-телесное существо созидает себе органы, чтобы вступить посредством них в отношения с внешним миром. «Из имени и телесности происходит шесть органов субъекта: глаз, ухо, нос, язык, тело (как орган осязания) и мышление.
Органы субъектов вступают в определенные отношения к объективному миру. «Происходит их соприкосновение с внешним миром, а из соприкосновения происходит восприятие». «Из восприятия происходит жажда», ведущая от возрождения к возрождению». Мы существуем потому, что жаждем бытия, мы страдаем потому, что жаждем радости. «Кого побеждает презренная жажда, привязывающая к миру, того страдание растет, как растет трава. Кто побеждает презренную жажду, от которой трудно уйти в мире, от того отпадает страдание, как капли росы отпадают от цветка лотоса». «Когда корень не испорчен, срубленное дерево снова растет. Точно так же все снова и снова появляется страдание, если не убита жажда». «Дары истины выше всяких даров, сладость истины выше всяких сладостей, уничтожение жажды побеждает всякое страдание». «Из жажды, — гласит формула, — происходит привязанность».
Бытие каждого существа похоже на пламя; как пламя, так и наше бытие есть в некотором роде непрерывный процесс горения. Искупление есть угасание пламени (Нирвана). Но пламя не угасает до тех пор, покуда у него есть горючий материал, к которому оно «привязано». И как пламя, привязанное к ветру, проникает в даль, так и пламя нашего бытия не остается на одном месте, а совершает при переселении душ определенные странствования от неба к аду, от ада к небу.
Что называется формами в учении, приписываемом нашими европейскими учеными буддийским и браманским учителям?
Философия позднейших браманских школ, — говорит Ольденберг, особенно развивший буддийскую философию (стр. 223), — следующим образом говорит о Майне (Майе), которая представляет Единому Несозданному обманчивую картину мира, имеющего быть созданным: «когда Он, Знающий, погрузился в сон, приготовленный Майей, он увидал сновидения, имеющие множество форм: это я, это мой отец, это моя мать, это мое поле, это мое богатство». И уже сравнивали учение буддизма с этим сном браманской теософии.
В тексте «О совершенстве знания», которое буддисты считают особенно святым, мы читаем: [90]
90
Это место сообщено Бюрнуфом.