Азиатские христы
Шрифт:
Гаутама некоторое время оставался в Оленьем лесу, проповедуя свое новое учение. И Каннингэм говорит: «Мригадаву, или Олений парк, составляет прекрасную рощу, занимающую еще ныне (!!!) поверхность приблизительно в пол-мили и простирающуюся от большой Дхамекско башни на севере до Чхаукундийского холма на юге.
Первые его ученики были простые миряне и двое из самых ранних были женщины. Первым новообращенным был богатый молодой человек, по имени Яза, присоединившийся к немногочисленной толпе личных приверженцев; следующими затем был отец Язы, его мать и жена, которые, однако, оставались светскими учениками. Светский ученик, хотя и не был еще в состоянии сбросить узы отечества или отказаться от деловой жизни, все-таки мог «вступить
Спустя пять месяцев после кризиса под священным деревом и три месяца после прихода Гаутамы в Олений лес, он созвал всех своих учеников, число которых доходило уже до шестидесяти, и послал их как Христос своих 70 учеников в разные стороны проповедовать и учить, говоря:
«Идите и проповедуйте превосходнейший закон, истолковывая каждую его букву и старательно и внимательно раскрывая его смысл и особенности. Объясняйте начало, середину и конец закона всем, без исключения, людям: пусть все относящееся к нему станет общеизвестным и будет освещено ярким внешним светом. Покажите людям и богам путь, ведущий к совершению чистых и добрых дел. Вы, без сомнения, встретите большое число людей, еще непреданных безвозвратно своим страстям, которые воспользуются вашей проповедью, чтобы вновь завоевать потерянную свободу и сбросить с себя иго страстей. Что касается меня, то я направлюсь в деревню Сену, расположенную вблизи Урувельской пустыни».
В течение всей своей деятельности Гаутама имел обыкновение странствовать в продолжение большей части лучшего времени года, проповедуя народу и поучая его; но в течение четырех дождливых месяцев, от июня до октября, он оставался на одном месте, посвящая это время более всесторонним поучениям, обращенным к его объявленным ученикам. Но теперь вместо странствующих монахов мы видим оседлое безбрачное приходское духовенство. Но и оно, в течение нескольких месяцев оставляет свои постоянные жилища и поселяется во временных хижинах, возведенных поселянами, приглашающими их. Там они совершают ряд публичных служб, во время которых читают и объясняют палийские Питаки всем желающим слушать, какого бы возраста или пола они ни были, или к какой бы касте не принадлежали. Этот период является на Цейлоне лучшим временем года, и так как в другое время не бывает правильных религиозных служб, то поселяне считают чтение Баны (т.е. Слова, как у христиан Слова Божии) великим религиозным празднеством. Они устанавливают под пальмовыми деревьями помост с крышею, открытый по сторонам и украшенный великолепными платками и цветами. При лунном сиянии садятся они вокруг этого помоста на землю и в течение ночи внимают с большим удовольствием, хотя и не с особым пониманием, священным словам, повторяемым несколькими сменами остриженных монахов.
Любимою книгою их является «Джатака», содержащая много сказок и рассказов, общих всем арийским народам. Простодушные поселяне, наряженные в свои лучшие платья, слушают эти чудесные рассказы в течение всей ночи с неподдельным восторгом, хотя время от времени перебрасываясь с соседями шутливыми замечаниями и все время жуя производящие слабое наркотическое действие листья бетеля. Запасы этих листьев (и постоянных спутников их — белой извести и арековых орехов) дают постоянные случаи к актам вежливости, свойственных доброму товариществу.
Но возвратимся снова к жизнеописанию Будды-Гаутамы.
Дальнейшими его учениками стали огнепоклонники и первый из них Касьяпа. Когда они отправились по направлению к Раджагрихе, бывшей в то время столицей могущественнейшего предводителя в долине Ганга, царство которого простиралось приблизительно до 100 миль к востоку от реки Соны. Как Гаутама, так и Касьяпа, были хорошо известны в городе, и когда раджа вышел, чтобы приветствовать учителей, то толпа находилась в сомнении, кто из них учитель, и кто ученик. Поэтому Гаутама нарочно сам спросил Касьяпу, почему он отказался приносить жертву Агни? Последний понял цвет вопроса и ответил, что некоторые находят удовольствие в зрелищах и звуках, во вкусе и чувственной любви, а некоторые в жертвоприношении; он жене заметил, что все это одинаково не имеет ценности, и отказался от жертв, великих и малых. Говорят, что затем Гаутама рассказал народу джатакское повествование о добродетели Касьяпы при прежнем рождении, и, видя, какое впечатление рассказ произвел на народ, перешел к объяснению ему четырех Благородных Истин. К концу этой проповеди раджа признал себя последователем нового учения, а на следующий день все горожане стали стекаться, чтобы посмотреть на него и услышать, что нового он имеет рассказать. Когда же Гаутама около полудня отправился в город в дом раджи, чтобы получить ежедневную пищу, он был окружен восторженною толпою. Раджа принял его с большим почетом, назначил для его пребывания близлежащую бамбуковую рощу, ставшую знаменитой, как место, где Гаутама провел много дождливых периодов и произнес многие из самых законченных своих проповедей.
Потом Гаутама отправился в Капилавасту на свою родину и, прибыв туда, по своему обычаю, остановился в роще вне города. Туда пришли его отец, дяди и другие родственники, чтобы повидаться с ним, но вовсе не были обрадованы своему бедствующему родичу. Вскоре до сведения раджи дошло, что его сын ходит по улицам, прося подаяния. Испуганный этой вестью, он принялся и, придерживая верхнее платье, быстро пошел к месту, где находился Гаутама.
«Зачем, учитель, — сказал он, — ты позоришь нас? Зачем ты ходишь выпрашивать пищу? Разве ты считаешь невозможным доставить пищу стольким нищенствующим?»
«О, махараджа, — был ответ, — таков обычай нашего рода».
«Но мы происходим из славного рода воинов, и ни один из нас никогда не добывал пищу нищенством».
«Ты и твоя семья, — ответил Гаутама, — можете производить свой род от царей; я происхожу от древних пророков, а они, выпрашивая свою пищу, всегда жили подаянием».
Сказав это, он обратился к своему отцу с разъяснением содержания своего учения, в форме двух стихов, воспроизведенных в Дхамма-Паде:
«Воспрянь! Не медли!
И мудрость в жизни вложи, и право.
Кто добродетель избрал, избрал блаженство
И в сем и в будущих мирах.
Вложи же мудрость в жизнь
И зло отвергни!
Кто добродетель избрал, избрал блаженство
И в сем и в будущих мирах».
На это Суддходана ничего не возразил, но, взяв чашу своего сына, повел его в свой дом, где все члены семьи и домашние слуги вышли отдать ему честь, но жена его Ясодхара не вышла.
«Если я в его глазах чего-нибудь стою, — сказала она, — то он сам придет».
Гаутама заметил ее отсутствие и в сопровождении двух учеников пошел к ней, предупредив их, чтобы они не препятствовали ей, если она пожелает обнять его, хотя ни один член их ордена не мог прикасаться к женщине, и женщина не могла прикасаться к нему. Когда она увидала его входящим в дом в образе монаха, в желтой одежде, с остриженными волосами и бородой, то, хотя она и ожидала увидеть его таким, она не могла удержаться и, упав на землю, обняла его колена и разрыдалась. Затем, вспомнив об отделяющей их непреодолимой бездне, она поднялась и стала в стороне.
Она стала серьезною слушательницей нового учения и когда впоследствии Гаутама, хотя и с большою неохотой, установил орден нищенствующих монахинь, то его овдовевшая жена Ясодхара стала одною из первых буддийских монахинь.
Приблизительно через неделю Ясодхара одела Яхуру, своего сына от Гаутамы, в лучшее платье и сказала ему, чтобы он пошел к отцу и потребовал своей наследственной доли.
«Я не знаю своего отца, кроме раджи», — сказал мальчик.
Ясодхара, подняв его к окну, указала ему Будду, говоря: