Азиатские христы
Шрифт:
Еще в III томе «Христа» я показал, что санскритский язык индусского богослужения и индусской классической литературы так же чужд местным языкам Индостана, как и латинский был чужд германским народам, когда они на нем писали и богослужили, и как так называемый арабский язык, — это простое наречие еврейского, — чужд Западно-азиатским и Североафриканским народам, пользующимся этим языком в литературе и богослужении исключительно как в Западной Европе, когда-то пользовались латинским.
И я уже показал в III томе, что коренной состав множества слов санскрита показывает, что его родина средневековый Балканский полуостров и не в древности, а уже в развитую христианскую эпоху средневековья.
Вот я уже говорил, что бог Вишну браманской троицы созвучен и сосмыслен со славянским Вышний бог. И мы здесь видели, что тут не менее трех тысяч
Вот я уже говорил, что браманская троица Три-Мурти созвучна и сосмыслена со славянским три-морды, и как это не смешно для нашего уха, но и здесь по только что разработанным мною выводам из теории вероятностей более трех тысяч шансов за то, что этот перевод правилен, и менее одного шанса из трех тысяч, что я ошибся.
Но таких же лингвистических сопоставлений мы находим без конца в великих религиях Азии и этнографические, и географические и сами исторические условия земной жизни показывают нам единогласно, что все эти религии только ответвления первичного христианства, зародившегося в Великой Ромее в IV веке нашей эры и более чем они отклонившегося от первоначального состояния у нас, чем у них.
Глава II
Два основных закона распространения культурных нововведений.
(Это простые открытия, которые делаются индивидуально, случайно и сложные, которые появляются эволюционно на базе существующего знания).
При археологических исследованиях, относящихся к истории человеческой культуры, мы всегда должны иметь в виду, что человеческие открытия бывают двух родов. 1. Элементарные, не требующие предварительной высокой умственной подготовки, которые неизбежно были сделаны независимо друг от друга в разных странах. 2. Сложные, требующие наивысшей по своему времени образованности, которые, появившись как результат единоличного мышления изобретателя в центре наивысшей культуры своего времени, распространялись от него, как волны к периферии.
Как образчик первого мы можем привести изобретение кремниевого топора, как острого камня, привязанного к концу дубины, или изобретение колеса, как результат того, что на катящемся обрубке бревна легче перетаскивать тяжести, чем волоком по земле, и в результате изобретения повозки.
Оба без сомнения были сделаны во многих странах многими людьми и подозревавшими друг о друге.
Как результат второго рода изобретений, вы и сами можете привести, например, изобретение паровой машины Уаттом, изобретения парохода Фултоном, телефона Эдисоном, беспроволочного телеграфа Маркони, и т.д.
Все они, сделанные единолично в Западной Европе или Северной Америке, как центрах наивысшей технической культуры XIX, а затем и начала XX веков, распространялись затем как потоки дождевой воды во все пригодные для них места земного шара.
Такого рода разделение открытий и изобретений на два рода мы обязательно должны всегда иметь в виду при исследовании древней культуры, в которой обязательно должны преобладать элементарные, возникшие независимо много раз во многих странах, не исключаются и такие, которые могут распространяться от центра к периферии.
Вот, например, дольмены, т.е. так называемые «каменные столбы» в виде трех или четырех поставленных стоймя каменных глыб, на которых как крыша покоится четвертая плита. Их много в Западной Европе, особенно в Британии и северо-западной Франции, но они встречаются и в Северной Африке, и в Западной Азии, есть даже и в Северной Америке, а относительно времени их возникновения можно сказать лишь одно: они там с незапамятных времен. Служило это доказательством общности древней культуры всех этих стран? Ведь если в большинстве других стран их нет, то это может объясняться отсутствием в них пригодных для этого каменных глыб, а в отдаленных друг от друга местах они могут быть и независимого происхождения, так как такого рода постройки сами навязываются на ум. Мне вспоминается, как и сам я в детстве, ничего еще не зная о дольменах, сделал такую же постройку. Взяв несколько кирпичей, я отнес их в глухое место нашего усадебного парка, поставил два на ребро, прикрыл третьим, наподобие ворот, и увидев, что можно сделать из этого нечто вроде пещерки, заслонил задний выход четвертым кирпичом. И все это сооружение осталось у меня в памяти, потому что к вечеру того же дня к нам в комнату залетел воробей и, поймав его, я придумал поместить его на ночь в своем домике, заслонив переднюю часть пятым кирпичом. Придя утром, я открыл его, опустив голову к самому отверстию, но в тот же момент воробей вылетел вон и ударив крылышком мне по лицу, с радостным криком умчался в высоту. Вспоминая теперь этот случай, я не могу не видеть, что эта моя детская постройка была типичным миниатюрным дольменом. Значит, такого рода сооружения сами собой приходят в голову везде, где есть для этого валяющиеся на земле подходящие каменные глыбы. А целью их скорее всего могло быть помещение там идола, подобно тому, как и в IX веке строились для этого часовенки, в католических и православных странах. Конечно, первая же наличность такого сооружения в какой-либо стране неизбежно вызывала подражание и такого рода постройки распространялись по всей местности, где имелся для них материал, так что мы можем в данных пределах заключить о распространении их из одного центра. Но вот материал для них на далекое расстояние исчезает, благодаря равнинному строению земной поверхности, где на сотни километров во все стороны вы не найдете ни одного большого камня, а потом как на другом берегу моря, камни на земной поверхности появляются опять, а с ними, хотя и несравненно меньшей степени, появляются и дольмены. Какое право имели бы мы сказать, что они перекинулись сюда из далеких стран, а не возникли самостоятельно? С таким же правом можно было бы сказать, что и свой домик для воробья я устроил по образцу уже известных дольменов.
То же самое мы можем сказать и о пирамидальных постройках. Прототипом их является всякая могильная насыпь, превращающаяся в курган, если умерший был широко популярен и много людей спешили почтить его память. Обычай делать могильные курганы мог тоже независимо возникнуть в разных странах, а в тех местах, где был достаточный каменный материал, взамен земельных курганов, естественно, могли возникнуть и каменные, сначала циклопические, постройки, как и первичные каменные стены из необработанного камня, а затем, при возникновении способов обработки мягкого камня, вроде известняка или песчаника, <…>
<………………………..>
Посмотрим немного кругом и поразмыслим.
И в недавнее время совершились открытия и изобретения, создававшие эпоху в человеческой умственной и экономической жизни. А как они совершались? Всегда как будто взрывом какого-то откровения в чьей-нибудь отдельной голове, и он нее на крыльях слова распространялись по всем другим, способным к их восприятию.
Вот, например, зоология. Ее создал Линней (1707—1778), шведский естествоиспытатель, закончивший свое образование в Голландии, а потом занявший кафедру профессора на своей родине в Упсальском университете. В своей «Системе природы», вышедшей первым изданием в 1735 году, он положил фундамент современной зоологии, которая без естественной классификации животных была до него то же, что география без географической карты, иначе говоря, простой сумбур. Но раз естественная зоология откристаллизовалась в его голове, хотя бы и с многими частными недочетами и ошибками, она быстро передалась на крыльях печатного слова в другие головы, ошибки были исправлены, а недочеты легко пополнены, и вот теперь систематическая наука о животных распространилась из Упсалы в Швеции по всему земному шару и знакомство с ее основами стало обязательным для всякого общеобразованного человека.
Вот еще ботаника. Она настолько близка к зоологии, что основы ее систематизации пытался положить тот же Линней, но в своей книге «Роды растений», стремясь упростить их распределение, придал слишком большое значение числу тычинок в цветке, и его систему исправил Декандоль (1778—1841), сначала профессор в Монпелье во Франции, а с 1811 года в Женевском университете. Мы видим здесь уже осложнение; ботаника, как систематическая наука (а не бессвязный хаос растительных форм) возникла как бы двумя взрывами. Сначала в голове Линнея в полуестественной форме, затем в голове Декандоля, приведшего систематику растений (без которой немыслимо их теоретическое изучение) во вполне естественный вид, в котором ботаника и распространилась на крыльях снова по всему земному шару, лишь дополняясь вновь находимыми в нем бесчисленными видами растений, всегда укладывающимися в уже найденные для них кадры.