Азов
Шрифт:
– А ты неправ, – сказал ему Наум Васильев. – Послов встречать нам надобно. Придет – и встретим. И принимать его будем, как по закону нужно: палить из мелкого ружья и пушек! И учинять ему мы будем помеху всякую, чтоб до царя не спешил добраться. А как вернутся атаманы, мы порешим, как дальше быть: убить ли Фому или в Москву пустить. Казаки еще в море, и посла в Москву пустить не след нам.
– Мед царский хорош, – промолвил басовито Осип Петров – а пиво дома лучше. Мы скажем Фоме: суденышек у нас нету, кормщиков да гребцов нету, тебе сотню казаков в почетную
Волокита Фролов призадумался и сказал:
– А тут еще загвоздка: по указу государя всех послов, едущих через Дон, должен сопровождать и головой своей отвечать Старой. А он далеко!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В Черкасске-городе палили из пушек. Густым дымом застилало затоны на Дону. Палили пушки с крайних сторожевых башен, с круглой башни и с мелких башенок, стоявших за стенами турлучными из хвороста, землей засыпанного.
На кручах, по всему берегу, с деревянной пристани стреляли из самопалов, не жалея пороху. Палили сторожевые казаки, женки казачьи, деды столетние да мелкота – казачьи дети. Сидят на кручах, набивают шомполами деревянными порох в раздутые стволы самопалов, а потом задирают кверху и стреляют. Треск оглушительный стоял над Черкасском-городом.
Волокита Фролов и Епифан Радилов важно прохаживались по главным улицам да подбадривали баб и стариков:
– Гей, улица корявая – ружье дырявое, стрели-ка, да пожарче: турецкие послы к нам в гости едут! Стрели-ка, бабы.
Бабы стояли длинной стежкой с дымившимися самопалами. Шутили, переругивались, посмеивались.
Вдруг казачонок примчался на коне:
– Послы пожаловали! Едут!
– Едут! Едут! – закричали бабы и трахнули все разом из самопалов. – Бей с башен!
Зазвонили колокола. Из башен палить стали чаще. Зашумели улицы. Затрепетали на куренях, на башнях и возле часовенки гостевые флаги. Нарядились струги на пристани и на берегу; запестрели Фроловские, Московские, Прибылянские ворота.
Повылезли на улицы калеки всякие, старухи беззубые, седые, косматые; старики, доживавшие последние дни, бабы с малыми ребятами на руках. Все высыпали из землянок, облепили и завалинки, и плетни низкие, и высокие башни.
Бородатые, еще бодрые старики сидели на конях: атаман из них составил «войско». Три сотни стариков таких набралось. Пешее войско в четыре сотни, опять же старики, стояло под городом, возле дороги. Вот войско закричало здравицу государю и святейшему патриарху Филарету, Волокита Фролов покрикивает:
– Царь-государь в кременной Москве сидит, а мы на Дону послов встречаем!
На Фролове кушак красный, шапка-трухменка серая, широкие шаровары плисовые, рубаха белая, расшитая цветным шелком. Кинул Волокита свою трухменку кверху, и все сразу затихло: пушки смолкли, самопалы перестали бить, песни затихли.
Стало тихо-тихо. Головы повернулись к азовской стороне. Из Азова послы ехали на белых конях. Фома – посередине, на самом высоком резвом коне; черный длинный халат закрывал ноги до самых стремян.
Четверо пашей двигались вслед за Фомой. Вправо от турецкого посла, немного впереди, ехал вместо станичного атамана Наум Васильев. И он был на белом резвом коне. А станица его, состоявшая из сорока казаков, следовала за послами, немного отступя, на черных конях.
Бабы столпились с самопалами, прижались друг к дружке и стали разглядывать посла Фому Кантакузина, отпускали шутки насчет его длинного носа.
Послы приблизились к часовенке. С коней слезли. Фома отбил поклоны земле донской и Дону-реке. Глазами все обшарил вокруг. Послов повели в землянку атамана Фролова.
На улицы выкатили вино для всех. Послы тоже изрядно пили, похваливая вино. Качаются паши. Фески красные на землю кидают и говорят:
– Якши! Вина такого давно не пили…
– А все казаки ушли с Дона? – спрашивает, будто невзначай, один.
– А нет, – отвечает сметливая жена Волокиты. – Все наши казаки в степях коней пасут. По ковшику еще хлебните!
Старики казаки чокаются с пашами, обнимаются, песни поют, а сами друг с другом переглядываются.
Фома Кантакузин сидел в землянке за столом и притворно заплетающимся языком говорил Науму, Волоките и Епифану:
– Якши! Якши!
Похлопывая Наума Васильева по плечу, как давнишнего приятеля, посол вдруг спросил:
– Верно ли, что казаки, в Стамбуле пожгли Галату?
Наум спокойно ответил:
– В Галату я не плавал. И где она, Галата, – не ведаю. А коли жгли казаки Галату, то, стало быть, пожгли. Послам с воды виднее, с горы приметнее. Мы люди темные, умом небогаты.
Посол глядит пытливо, хотя и притворяется хмельным.
Выпили за царя, по обычаю выпили за Фому – «гостя дорогого», выпили за Наума, Епифана, Волокиту, за переводчика-чауша, который был с послом. Но чауш пил всех меньше: Фома запретил ему пить.
– Синоп пограбили! – сказал посол. – Зачем пограбили?
– Помилуй бог, не ведаем! – отвечали атаманы. – Ешь рыбу!
– И Трапезонд пожгли, пограбили!
– Помилуй бог, и то не ведаем! Пограбили? Пожгли? А здорово пожгли? – переглядываясь, притворно удивлялись атаманы.
– Нехорошо, – сказал посол. – Такие города разорили!
– Нехорошо, – промолвил и Наум Васильев. – Да кто ж пограбил их?
– Донские казаки. Соединились на море с запорожцами и натворили бед! Лишь пепел да камни за собой оставили!
– Пепел? Ну? – сдерживая улыбку, ужаснулся Радилов. – Вот дурьи головы! Куда забрались! Да что ж им, кораблей купеческих на море не было? Пошли бы в Крым! В Крыму богатства всякие!
– И корабли затопили. И Бахчисарай весь разорили, – огорченно добавил Фома.
– Ой, ну! Да нешто так? Ах, сатаны! А ты, Фома, не кручинься дюже, – мы им острастку дадим строгую. Пей за царя!
Фома поднял чарку, но, выпил за султана. Наум, Волокита и Радилов выпили молча, глянув друг на друга, за тех казаков, которые на синем море плавают и бьются в Крыму.