Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637-1642 г
Шрифт:
В. Сухоруков пишет, что царь пристал к некоему Канаярскому острову и с него увидел 9 больших турецких кораблей и несколько галер, сопровождавших караван. И царь якобы велел казачьим судам укрыться за этим островом.
Против 13 турецких кораблей (без учета галер) у Петра были 40 казачьих стругов и 1000 казаков (в последнем морском бою, как мы помним, 250 казаков атаковали 2 корабля). Царь отдал приказ возвращаться. Он оставил атамана с казаками в устье Каланчи наблюдать за турками, а сам повел свою флотилию обратно.
Как казаки из устья Кутерьмы перебрались
Они могли с караваном дойти до Каланчинской стрелки и свернуть вниз по Каланче (не зря ж там караван час стоял на якоре), могли прошмыгнуть из устья в устье вдоль морского побережья. Скорее всего — первое.
Откроем дневник Гордона:
«21 мая. Около 10 часов утра государь зашел ко мне и рассказал, что видел на море до 20 парусов галер и кораблей и большое число грузных лодок, и что, находя нападение слишком отважным, велел галерам воротиться. Его величество был очень скучен или грустен. В полдень галеры воротились и заняли свои места.
В 3 часа пополудни государь пришел ко мне с радостным известием, что казаки накануне вечером напали на Турецкий флот, повредили и разогнали его, многих убили, взяли в плен 27 человек, со множеством добычи, как-то: 700 копий, 600 сабель, 400 Турецких ружей, 8000 аршин сукна, большое количество одежды и провианта, риса, табаку, уксусу, также много пороху, бомб, гранат; из 18 их кораблей и галер сгорело три, из 24 грузных лодок десять, шесть с 50 000 червонцев пробрались в Азов, остальные ушли в открытое море. Пленные донесли, что утром высажено и отправлено в Азов 800 человек. Государь приказал одну часть моего отряда оставить в обоих фортах (то есть в Новосергиевске), а с другою частью, тремя полками, идти в след его величества.
Около 5 часов государь поплыл вниз по реке Каланче только в лодках своих; я выступил вечером с 3 полками при 8 полевых орудиях».
Вот такое радостное известие…
«В 21 день. В 4 часу дни приехал весь караван к Каланчам и стояли на якоре. День был красный. В тот же день была пушечная стрельба с голер и с Каланчей, для взятья на море Турков и Турецких судов; и ночь была теплая». Так умиротворенно закончил «журналист» описание этого дня.
А вот Гордон вряд ли любовался в эту ночь погодой и окрестностями:
«22 мая я плыл всю ночь; на рассвете достиг устья Каланчи; государь стоял с казаками у одного острова. Я бросил якорь с другой стороны и вышел на остров; казаки делили там добычу. Около полудня государь отправился в Новосергиевск, приказав мне ждать дальнейших повелений. Пред вечером вода стала прибывать. Мы поднялись вверх по реке на высоту».
Из журнала же видим, что царская флотилия с утра отправилась без царя вверх по Дону, но затем вернулась к Каланчам, то есть к Новосергиевску.
«В 22 день. В 5 часу дни, якори вынувши, пошел кораван рекою Доном от Каланчей в путь свой и отошли от Каланчей, поворотились назад, по той же реке; в 3 часу после полдень пришли к Каланчам. День был красный с погодой, и ночь тако ж».
Что ж случилось на взморье? Как разгромили казаки турецкий караван с таким сильным прикрытием? Поскольку царь был здесь, докладывать о деле в Москву не требовалось, оттого и нету войсковой отписки с рассказом о событиях той ночи. А царь и Гордон видели лишь, как дуванилась добыча, слушали, что им расскажут и могли пощупать материальное подтверждение удачного налета. Что же «складывается» из всего вышеизложенного?
Вместо двух передовых кораблей, отбивших наскок атамана Поздеева, на взморье Петра (и казаков) ждали тринадцать кораблей и галер и много транспортных и десантных судов. Это, очевидно, собралась вся растянувшаяся под северным ветром турецкая эскадра. Из-за низкого уровня воды петровские галеры выйти в море не могли, а если б и вышли, соотношение сил по кораблям и галерам складывалось минимум 1:2 в пользу турок. Атаковать же мелкими судами среди бела дня царь не решился (и казаки, кстати, тоже днем нападать не решились). Царь с флотилией повернул обратно, казаки остались наблюдать.
Еще утром, когда русские выглядывали из устья Кутерьмы, с турецких кораблей свезли на берег 500–800 янычар в подкрепление азовскому гарнизону. Таким образом, караван остался без морской пехоты, и это сильно повлияло на исход дела. Вечером началась разгрузка. Турки перегрузили с кораблей на 13 тунбасов привезенные грузы (по 1 тунбасу с каждого корабля) и под прикрытием 11 ушколов с янычарами отправили их к Азову. К тому времени как раз стемнело…
Дальнейшее известно из письма Петра Виниусу: «… и как неприятель поравнялись с Каланчинским устьем, и наши на них ударили, и помощью Божиею оные суда разбили, из которых 10 тунбасов взяли и из тех 9 сожгли; а корабли то видя, 11 ушли, а 2 — один утопили сами, а другой наши сожгли; а в Азов ушли у школы с три и то без всякого запасу».
Влетев стремительной ночной атакой в строй тунбасов и ушколов и смешавшись с ними, 40 казачьих стругов лишили турецкие корабли возможности прицельно стрелять из пушек. Из 24 турецких посудин, застигнутых врасплох, 3 (видимо, головные ушколы, которые «не стали связываться») смогли проскользнуть к Азову. Остальные аккуратно брались донцами с двух бортов — 40 стругов на 21 турецкое судно. Впрочем, ушколы казаков не интересовали, и, как писал Петр в другом письме, «достальные ушли к кораблям».
Можно представить, как вспыхнули на морской глади и осветили ночь 9 транспортов, имущество на которых частично разграбили, частично просто испортили и запалили.
Турецкая эскадра, не имея возможности стрелять и опасаясь, что огонь перекинется на корабли (на загоревшихся тунбасах порох везли), начала поднимать паруса и спешно отходить в море.
Донцы достали все-таки один корабль и подожгли. Второй, отчаявшись увести, турки сами утопили…
«На тех тунбасах взято 300 бомбов великих, пудов по пяти, 500 копей, 5000 гранат, 86 бочек пороху, 26 человек языков, и иного всякого припасу, муки, пшена, уксусу ренского, бек-месу, масла деревянного, а больше сукон и рухляди мноое число, и все это к ним на жалование и на сидение прислано: все нашим в руки досталось», — писал Петр Виниусу.