Азуми
Шрифт:
Было неприятно чувствовать чужие грубые руки у себя на теле, противно и больно, когда они касались самых сокровенных мест.
Меня крутили, поворачивая прутья, как крутят ткань одежды, отстирывая пятна грязи, грубо, не заботясь о моем удобстве. С момента попадания в кабинет к господину Мэзео-сама, я пребывала в тихой истерике.
Лишившись роскошных, густых, закручивающихся красивыми крупными кольцами и спускающихся до талии волос, обнаженная и доступная, я ощутила себя совсем паршиво, а легкость, на голове лишний раз напоминала, что теперь я не принадлежу сама себе, я - никто. Вещь. Кукла.
Вытащив меня в комнату
Каждый вечер я должна в корзине перед дверью оставлять грязную одежду и каждое утро забирать оттуда чистую.
Закончив с объяснениями и глянув на время, Чиэсо-сан сказала, что нам пора, и, не предложив ничего одеть после санобработки, вновь ухватила меня за руку, почти бегом, голую, не до конца высохшую, таща по лестнице вниз до подвального этажа.
Я думала, что после вводной лекции господина Мэзео-сама и экстремально жесткого купания все потрясения на сегодня для меня закончены. О, как же я ошибалась!
Втащив в огромную пыточную, иначе эту кошмарную комнату с множеством пугающих приспособлений по стенам, полу и потолку я назвать не могу, Чиэсо-сан в один миг растянула меня на какой-то раме и попрощавшись до завтрашнего вечера ушла, оставив наедине с ужасом и холодом веющими от каждого камня этого жуткого места. После купания, болели безжалостно прополосканные внутренности, горела огнем натертая до красноты грубой мочалкой кожа, я замерзла, живот подводило то ли от страха, то ли от голода, во рту было сухо…
Сколько так простояла не скажу, время словно остановилось, все тело затекло, натянутое на раме с такой силой, что напряжение звенело в каждой клеточке. Даже слегка пошевелиться из-за этого натяжения было невыполнимой задачей. Голова кружилась, и временами я начала выпадать из реальности. Наконец, дверь открылась, впуская господина Мэзео.
– Умница, послушная девочка – погладил он меня по щеке. – Сейчас мы поставим привязку к этому дому, чтобы ты никуда не пыталась убежать, как та дурында, и установим воспитательный минимум для облегчения работы наставников, потом украсим тебя, станешь по всем правилам Больших торгов красавицей, настоящей кейнаши, и пойдешь спать.
– Не люблю громких звуков – прокомментировал свои действия мужчина, регулируя плотно по моей шее тоненький ремешок, и начался ад. Он водил ритуальным каменным ножом по спине и вдоль позвоночника, выжигая магией какие-то руны. Меня выкручивало и выгибало от запредельной боли, однако, натянутая между рамой я могла лишь сильнее напрягать и без того натянутые мышцы и безмолвно кричать.
Горло пекло от крика, как будто в него насыпали раскаленные угли, но в комнате стояла тишина, прерываемая лишь монотонно читаемыми Мэзео заклинаниями, - ремешок запирал любой звук и получалось, что я беззвучно открываю рот. Когда Мэзео дошел до пирсинга – обещанного мне украшения, неотъемлемого для всех кейнаши, я уже мало, что воспринимала, плавая в полузабытье в мире персонального ада из боли, ужаса и шока.
Как меня отвязывали, кто донес и уложил на постель в каморке с дощатой кроватью, не помню. В себя пришла утром на той самой жесткой скамье, заменяющей кровать, от воющей в комнате сирены, предупреждающей, что пора вставать.
Мне хватило нескольких минут, чтобы сообразить, что вчера этот садист был мной доволен. Чем закончится для меня его недовольство даже представить было страшно, поэтому моментально скатившись с кровати, быстро умылась, одела полоски, представленные как спортивный купальник, и в спешном порядке выбежала к центральной лестнице. Состояние было странное, вроде и не болит ничего, а в то же время каждое движение сопровождается ощущением волнами прокатывающихся по телу мурашек. Неприятно.
– Рад, видеть такое стремление к тренировкам – улыбнулся мне мужчина, рукой указывая куда следует идти.
Воспитательным минимумом для облегчения работы наставников оказался разряд то ли магического, то ли какого другого происхождения, прошибающий меня от копчика до затылка. Как только тренер замечал, что я начинаю замедляться, или желая усилить мое рвение при выполнении упражнений, он делал короткий пасс рукой и подгоняемая волной боли, с каждым разом становящейся все сильнее, я ускорялась или принималась выполнять заданное наставником упражнение с утроенным усердием. Через три часа, когда закончилось первое занятие, и меня перестал подстегивать «воспитательный» стимул, я могла передвигаться только по стеночке или ползком, сил самостоятельно не то, что ходить, но даже стоять не было, от слова совсем. В итоге на завтрак я опоздала и единственное, что мне досталось – это кружка остывшего чая.
Как дожила до конца дня не помню. А вечером Чиэсо-сан вновь оставила меня растянутой на раме в «пыточной».
От безнадежности, голода и ужаса перед приходом господина Мэзео у меня из глаз сами собой полились слезы. Я беззвучно плакала, проваливаясь временами в полусон от усталости, и не сразу заметила приход Мэзео-сама.
– Я, кажется, предупреждал, что запрещаю плакать. Слабая, очень слабая кейнаши – дав мне пощечину, высказал он свое недовольство.
– Даю тебе три дня на то, чтобы исправиться.
– А это для осознания серьезности моих предупреждений и большего старания с твоей стороны, – закончил он, затягивая беззвучный ремешок, и сделав пасс, надавил на какую-то руну на шее. Боль прокатилась волной, охватывая всю меня до самых кончиков пальцев, выкручивая все тело, нарастая с каждой секундой, накрывая лавиной отчаяния с головой и погребая остатки сознания под толщей страха ожидания еще большей боли.
Неожиданно в голове начали всплывать картины прошлого. Вот, после смерти родителей, меня забирает к себе дальний родственник, а через три месяца уже продает как рабыню каким-то торговцам на корабль, я пытаюсь сбежать, меня ловят, избивают и замотав в циновку доставляют обратно на корабль, капитан которого должен передать груз в моем лице покупателю. Корабль попадает в эпицентр цунами, я пытаюсь выплыть…
Следующее утро не отличалось от предыдущего. Я опять не помнила, как оказалась на своей постели. Та же волна мурашек при движении, выдающая, что тело помнит все издевательства над ним, и ни какого даже маленького отголоска боли. Видимо, магически подлечили. Но сегодняшний день я встретила в лучшем чем вчера настроении, теперь у меня было прошлое, пусть столь же безрадостное, как и настоящее, но оно было. Теперь я имела представление о том, какие правила и порядки действуют в этом мире. И это исключило глупость, которой мог стать мой побег.