Баба Люба. Вернуть СССР 2
Шрифт:
— Привет, — хмуро сказал Игорь, — я ненадолго. Поговорить надо. И взять кое-что.
— Что? — не поняла Райка.
— Ты деньги у соседки вымогала? — без обиняков, напролом, спросил Игорь. Вопрос прозвучал слишком резко.
— Какие деньги? — вполне натурально захлопала глазами Райка, — у какой соседки? Ты пьяный, что ли?
— Деньги за детей, — зло сказал Игорь, — не надо делать наивный вид! Я знаю, что ты шантажировала соседку на деньги! И вот скажи, ты действительно могла бы написать в опеку? Чтобы их забрали в детдом?
— Не понимаю о чём ты… — окончательно растерялась
— Что здесь происходит? — дверь напротив открылась и оттуда выглянул сосед.
— Виктор Альфредович, здравствуйте, — примирительным тоном сказала я, — извините за беспокойство. У нас тут разговор по-соседски. Мы больше шуметь не будем.
Дверь закрылась, а Райка заголосила опять:
— Тварь! Игорь, что она тебе наговорила?! Ты зачем ей веришь?! Все знают, какая это мразина!
— Раиса, успокойся, — тихо, но довольно жёстко сказал Игорь и велел, — поговорим в квартире. Нечего соседей тревожить.
Он шагнул внутрь и Райке пришлось посторониться. Я направилась следом.
— А ты куда прешься?! — опять не своим голосом заверещала она, — Пошла вон отсюда! Никто тебя сюда не звал! Вон из моего дома!
— Это не твой дом, — так же тихо сказал Игорь.
— Это наш будущий дом, — попыталась улыбнуться Райка, но вышло слишком резиново и ненатурально, — я не понимаю, Игорь, почему ты такой злой? Что эта уродская дура тебе наврала? Ты разве не знаешь, что она ненормальная? Не в себе. Давай спокойно поговорим…
— Поговорим, — кивнул Игорь и добавил, — и не обзывай, пожалуйста, Любовь Васильевну. Мне это не нравится.
— Я не обзываю, Игорь! — нелогично заюлила Райка, — но вот зачем ты её защищаешь?
— Я её не защищаю!
Пока они спорили, плохая я или хорошая, я огляделась. Думаю, Любаша здесь иногда, по-соседски, бывала. Я же заглядывала через порог единственный раз: когда только пришла в этот дом и уринолюбивая Ивановна бегала проверять насколько выкипела моча. Она тогда не закрыла дверь, и я увидела фрагмент её жилища.
Ну что сказать? Нужно отдать должное Райке, в квартире стало чисто и въевшийся запах застарелой мочи и старости практически выветрился. Она даже обои, я смотрю, и то переклеила. К свадьбе готовилась, очевидно.
Старалась.
— Где вещи Ивановны? — спросила я, оглядывая обстановку.
Райка аж задохнулась от возмущения и стала похожа на рыбу, выброшенную на берег. Да, аллегория избитая, но именно что на рыбу она сейчас и была похожа. Причём на рыбу-сома. Хотя по менталитету стояла ближе к барракуде.
— Пошла! Вон! Я! Сказала! — её визг, и так высокий-высокий, перешел ещё на две октавы выше, почти в ультрафиолет. У меня чуть барабанные перепонки не полопались.
— Не ори, — попросила я, ковыряя в ухе (заложило).
— Раиса, прекращай истерить, — сказал Ингорь, — Любовь Васильевна только возьмет вещи твоей тёти и всё.
— С какой стати?! — вызверилась Райка.
— Ей переодеться надо, — тихо сказал Игорь.
— Ничего ей не надо! — завила Райка. — Она тебе
— Она в больнице и ей нужны чистые вещи — одежда и постельное бельё, — пояснил Игорь, — Любовь Васильевна возьмёт.
— Ничего ей не надо! Что за враньё!
— Это правда.
— Это неправда! Ложь! Эта тварь тебе наврала! Не знаю, зачем! Может, чтобы отомстить мне! Сама, небось, на эту квартиру глаз положила…
— Раиса, ты что такое говоришь?
Продолжение дискуссии я уже не слушала, так как, наконец, сообразила, где могут находиться вещи Ивановны. У неё двухкомнатная квартира. В одной комнате была спальня, в другой, по советским правилам — зал. Ну, или гостиная, если другими словами. Логично, что Райка спала в гостиной, там же она и ремонт сделала. А вот к спальне Ивановны она ещё не добралась. Поэтому я сразу же направилась в дальнюю комнату.
Так и есть. Старый советский пузатый гардероб светло-кофейного цвета с огромным, чуть искривляющим изображение, зеркалом, над которым были вразнобой прилеплены три овальные наклейки с советскими моделями, занимал добрую треть комнатушки. Кровать была самая простая, как и продавленное кресло с истёртой обивкой, старый торшер и небольшая прикроватная тумбочка, густо уставленная какими-то баночками и пузырьками. Судя по запахам — с особо тщательно выпаренной уриной. Шторы были тоже старыми, штапельными, с узбекскими узорами, которые чередовались с красными пятиконечными звёздами.
Мда, Ивановна вела крайне аскетичный образ жизни и явно была стоиком. Иначе как жить в таких условиях — не представляю. Возможно поэтому она и подсела на керосин и выпаренную мочу. У меня в знакомых, в той, прошлой жизни, была женщина, которая, если совсем рутина и быт заедали и становилось тоскливо, ехала в глухую деревню, где снимала убитую избушку под дачу. Сортир на улице, печка дымит, пол земляной, крыша протекает, хворост для растопки из леса надо носить, воду — из колодца, который далеко. В общем — условия ужасные. Зато буквально после недели такой жизни она возвращалась обратно и с огромным наслаждением жила своей прежней жизнью. Радовалась тёплому унитазу, стиральной машинке, бойлеру и горячему душу. Так что, может, и Ивановна также? Навернёт стаканчик керосина, запьёт его мочой и потом смотрит на всё это убожество более благодушным взглядом?
От таких мыслей я хихикнула и пошла собирать Ивановне вещи.
В шкафу я обнаружила стопку постельного белья. Когда-то оно было белым. Нет, Ивановна стирать его старалась, причём явно регулярно. И даже крахмалила и гладила. Но от частого использования и множества стирок оно давно приобрело серовато-молочный цвет.
Ну да бог с ним, зато чистое. Я вытащила пододеяльник и развернула (проверить, полутора спальное или вдруг, не дай бог, двуспальное). Затем наступил черёд одежды.
Мда, с бельём у Ивановны ещё хуже. Я перерыла все её панталоны и поняла, что лучше я завтра схожу в магазин и куплю ей новые. Потому что в таких в больницу нельзя. Но я всё равно отложила двое (вдруг не попаду в магазин или не будет в продаже, а второй раз идти сюда я не пойду). Нательные рубашки и чулки тоже не порадовали. Зато халат я нашла почти новый, байковый.