Баба-Мора

Первик Айно

Моряк помыл голову и кинулся к зеркалу. Волосы стали такими же, как раньше. И все-таки что-то было не так: теперь голову моряка венчало нежное сияние.

— Господи! — воскликнул моряк. — Неужели моя голова так и будет сиять, как свеча?

Баба-Мора рассердилась.

— Все не по тебе! В старину люди готовы были не знаю что отдать, лишь бы заполучить такое божественное сияние! — сказала она.

— Так ведь я же не святой чудотворец, — пришел в отчаяние моряк.

— Ах, вот что. Но ведь ты воскрес из мертвых. Разве, по-твоему, это не чудо?

—

Куда я пойду с таким чудом? Друзья засмеют меня.

— Ну ладно, — успокоила его Баба-Мора, — Ступай на берег и потри голову песком, уж он-то снимет с тебя это сияние.

Сломя голову выскочил моряк из дому и помчался к берегу. Он набрал полные пригоршни песка и принялся тереть и драить голову, пока не защипало кожу и она не стала красной, как клюква. Тогда он вернулся в дом и посмотрелся в зеркало. Нимб почти исчез. Тот, кто о нем не знал, ничего бы ни не заметил. Моряк остался доволен.

— Если бы не сам я оправился от смертельных увечий, благодаря одним только каплям, никогда бы я этому не поверил. Врачи сделали бы мне не меньше сами сложнейших операций, да и то при условии, если с до этого я не умер, — сказал он.

— Что ж, — презрительно заметила Баба-Мора. — Иные люди собственным глазам не верят. С тобой в общем-то ничего страшного и не случилось, руки и ноги были почти целы. Если бы у тебя не хватало чего-нибудь более важного, то, пожалуй, так гладко бы все не обошлось.

Моряку захотелось немедленно отправиться домой.

— Перевези меня на лодке, — попросил он. — А то мои дома беспокоятся.

Но Баба-Мора ответила, что лодки у нее нет, да никогда и не было.

— На чем же ты добираешься до Большой Земли? — удивился моряк. — Как ты живешь здесь, оторванная от всего мира?

— Не задавай глупых вопросов, — отрезала Баба-Мора. — Здесь мой дом. Я не смогла бы жить в мире, оторванная от своего дома.

— Неужели тебе не хочется иногда прокатиться на автомобиле? — поинтересовался моряк. — Или посмотреть цветной телевизор?

— Не знаю. Во всяком случае, до сих пор мне было как-то не до этого.

— Значит и мне придется теперь остаться здесь? — грустно спросил моряк. — Или я все-таки смогу вернуться домой?

— Там видно будет. Если мне удастся починить воздушный шар, я перевезу тебя, — ответила Баба-Мора и принялась вдевать нитку в иголку.

На шаре, как говорится, живого места не было — сплошные дыры, веревки спутаны, а сам он насквозь мокрый и перевалян в песке.

С шаром пришлось повозиться. Не раз у Бабы-Моры лопалось терпение и она швыряла в угол нитку с иголкой. Но моряк не сдавался и заставлял Бабу-Мору снова браться за работу. Наконец была залатана последняя дыра. Шар теперь походил на пасхальное яйцо — такой он был пестрый от заплат и штопки.

Осталось дождаться темной ночи.

Баба-Мора и моряк уселись перед домом среди кустов шиповника и стали ждать. Ласково светило солнце, сладко пахли цветы шиповника.

— Послушай, Мора, а почему ты все-таки решила спасти меня? — спросил моряк, нежась на солнце.

— Смерть занесла над тобой свою руку, — ответила

Баба-Мора. — Мне стало известно об этом. А если я узнаю про такое, то не могу не вырвать у курносой ее жертвы. Тогда и я чувствую, что у меня есть свое место на земле. Если бы я не спасла тебя, это тяжким бременем легло бы мне на сердце, и я не смогла бы найти покоя.

Постепенно тени стали длиннее. Вскоре сгустились сумерки, ветер сменился, и ночью Баба-Мора на воздушном шаре перенесла моряка на Большую землю.

Вернувшись домой, Баба-Мора совсем расклеилась. Она задыхалась от кашля, нос заложило, горло распухло. В поясницу ударил прострел, в животе начались колики. Голова кружилась, ноги подкашивались, ее била жестокая лихорадка.

— Бедная Морушка! Здорово ты простыла в эту бурю! — обрадовалась Баба-Мора.

Она принялась стелить себе постель, болеть она собиралась долго и всласть и потому достала чистые простыни и новое пуховое одеяло. Рядом с кроватью она положила целый ворох носовых платков и кучу градусников. Когда у Бабы-Моры бывала высокая температура, она то и дело ставила себе градусник, и каждый раз новый. В этом-то и заключалась особая прелесть болезни. Градусники с самой высокой температурой она потом убирала в специальный ящик стола и время от времени по вечерам, когда пила чай, любовалась ими.

Сегодня она решила лекарств еще не принимать. У нее имелись очень сильные средства, и если принять их, так к утру от болезни и следа не останется. Приготовила отвар шиповника с медом, но и его пить не стала, чтобы не мешать нормальному течению болезни. Она поставила отвар на столик у кровати — теперь все было как полагается. Нужно сказать, Баба-Мора обожала болеть.

Она легла в постель и сунула под мышку градусник. Температура была за сорок, так что ртутному столбику уже некуда было ползти. Бабу-Мору кидало то в жар, то в холод.

— Бедна Морушка, до чего ж у тебя высокая температура, — произнесла она с радостным огорчением.

Бабе-Море было очень хорошо. Ее сотрясали приступы сильнейшего кашля.

— Бедная Морушка, — хрипела она, задыхаясь, — даты кашляешь, как лошадь!

Кашлять было очень приятно, но в конце концов это надоело Бабе-Море. И хоть ей и было жалко расставаться с таким исключительным кашлем, она не выдержала и приготовила настой из трав. Она решила испробовать одну давно задуманную смесь, которой до сих пор еще не пользовалась. Баба-Мора взяла листьев болотной мяты, шалфея, корень лапчатки, медуницы, зверобоя и полыни и чуть-чуть нераскрывшихся почек тимьяна. Из всего этого она сварила крепкий-прекрепкий и такой горький напиток, что слезы брызнули из глаз, а кашель как рукой сняло. От медуницы она пропотела, а от этого падает температура. Зверобой снял колики в животе, шалфей вылечил горло, а тимьян, как ни мало его было, прогнал прострел.