Шрифт:
– Эй, о чём задумался? – голос боевого товарища отвлек градоначальника от созерцания собственного отражения в мутной воде.
Градоначальник отгонял все мысли от своей светлой и изящной головы в тёмную голову бабы Зины. Та же, в свою очередь, не могла ни о чём думать, так как ей было попросту нечем.
– Ни о чём. – впервые за всю свою жизнь градоначальник
На самом деле он боялся признаться в собственных чувствах даже себе самому. Все до единой мысли градоначальника роились вокруг бабы Зины, как рой самых назойливых, самых докучливых мух. Где бы он ни находился, куда бы ни пытался убежать, нигде ему не было покоя. На земле, высоко над землей, глубоко под землей – неизменно все его мысли возвращались к бабе Зине.
Тем временем объект средоточия всего существования градоначальника, пытаясь как-нибудь отвлечься, прогуливалась по базару.
Рыба была краснее рака, но не в виду своего происхождения, а в силу того, сколько мух топталось по ней, лапало её и совокуплялось на ней. Отъезжающая машина фыркнула, прикрыв, как невесомым облаком выхлопов и пыли, будто бы нежным одеялом, наготу стесняющейся рыбки. Баба Зина чихнула, а её сопли, упав на рыбешку, создали эффект катящихся слёз из печальных глаз. Сыр и колбаса зеленели от злости и зависти, потому что их никто не пытался пощупать ни разу.
– Рыбка свеженькая? – поинтересовался лысоватый мужчина, поправляя очки с толстыми линзами.
– У меня всегда всё самое свежайшее! – обиженным тоном воскликнула круглолицая женщина продавец.
«Да уж! – рыба раздраженно закатила глаза, безмолвно шевеля губами, – За всё время, что я здесь лежала уже забыла, когда от меня пахло свежестью!».
Сыры и колбасы, лежащие рядом, колбасили ревностные мысли: «Почему вечно всё внимание ей?!»
«Ладно вам» – с озорством подмигивали удобно расположившиеся в центре между овощами креветки.
После захода солнца все продукты питания отправятся прямиком в тёмный, сырой подвал, где их будут лапать крошечными лапками и щекотать жесткими усиками по бокам мышки.
Икота стала бессменным спутником бабы Зины. Все способы избавления от этой напасти оказались бессильны. У бабушки оставался лишь один выход – это угадать, кто же о ней так настойчиво думает. Бабе Зине всегда было, прежде всего, лень запоминать о хорошем или плохом событии и человеке, захламляя свою память. К лени присоединялся склероз, ластиком стирающий все воспоминания о былом. В качестве напоминаний оставались блеклые дырки, заниматься заполнением которых у старушки не было ни времени, ни сил, ни малейшего желания.
В духовке у бабушки запекался яичный рулет, пока она завершала нарезку салата. Жюльен приблизительно 25 минут уже охлаждался в холодильнике советской марки Норд тридцатипятилетней давности. Шаркая по только что вымытому линолеуму из кухни в ванную вымыть руки, где из крана широкой струёй бесцельно и безостановочно утекала вода, словно жизнь бабы Зины. Икнув, она попыталась ещё раз напрячься и угадать, кто ей не дает покоя.
«Кому это там заняться больше нечем, только думать обо мне круглосуточно?!» – бабушка закатила глаза.
Не видя никакого смысла праздновать собственный день рождения, старушка старалась себя максимально чем-то занять. Однозначно было не с кем,… очевидно, было незачем…
Звонок в дверь заставил бабу Зину подпрыгнуть до потолка.
«Кто это незваным гостем ломится в мою никому не нужную дверь?» – вылупила глаза бабушка.
– Я слышу, как Вы шоркаете и дышите. – раздался требовательный голос почти у самого уха бабы Зины, как только она приловчилась подслушивать, когда непрошенный гость или непрошенная гостья соизволит удалиться.
«Мне что же нельзя в своей квартире ни шоркать, ни дышать?!»
– Мне очень нужно с Вами поговорить. Не бойтесь меня!
Конец ознакомительного фрагмента.