Бабье царство
Шрифт:
По улице, вспугнув возившихся в пыли ребятишек, пробегают несколько солдат, деревенский староста, кряжистый мужик с рыжей, впроседь бородой, его хромой помощник и писарь. Они проходят, оставив после себя облако пыли, и после короткои тишины слышится позвякивание уздечки, лязг железа и возникает причудливая фигура всадника.
На рослой, костлявой кляче с зашоренными глазами подпрыгивает, гремя старинным кованым шитом, медным тазом для варки варенья, нахлобученным на голову, длинным копьем и стременами, худой, длинный как жердь немецкий лейтенант.
– Каспа... тьфу!
– плюнула Сергеевна,
– Не Каспа, а лыцарь Тонкий Ход!
– поправила Комариха.
– Сейчас начнем чудить!
– с тоской сказала Сергеевна, встала и, одернув подол, пошла прочь.
Комариха пожевала губами и тоже поплелась восвояси.
Скрылся и всадник, затем возник в отдалении на бугре, где чернеет ветряная мельница.
И вот ожили, задвигались крылья, пошли в свой круговой полет, и копье наперевес - устремился на "заколдованных великанов" спившийся до безумия немецкий лейтенант Ганс Каспар, он же "добрый рыцарь Дон Кихот". Ветряные мельницы ведут себя одинаково: мчится ли на них гидальго из Ламанчи или его убогий подражатель из состава вермахта - они ударяют всадника и коня своими крыльями и повергают наземь.
Издалека видно, как староста услужливо подает Каспе медный таз, его помощник - копье, писарь - щит, а один из солдат подводит захромавшего Росинанта. И вновь Каспа берет разбег, и Надежда Петровна отворачивается, равнодушная к исходу поединка.
Выходит Настеха. Она пытается держаться независимо, свободно, но что-то ущербное проглядывает в ее повадке.
Она хотела что-то сказать и вдруг схватилась рукой за горло.
Ее отшатнуло к плетню. Надежда Петровна кинулась к Настехе, подставила ладонь под ее лоб. Будто судорога проходит по спине молодой женщины. Затем она повернула к Надежде Петровне взмокшее, искаженное болью и отвращением лицо.
– Рвотно мне... Ох, Петровна, не по силам короб-то пришелся!...
– Не думай о том, Настеха, думай, что девчонку спасла..
Косо, быстро по щеке Настехи покатилась слеза. Петровна обняла ее за плечи и повела за плетень в садишко, сбегающий к реке. Она садится под копенку сена и устраивает Настеху возле себя, голову ее кладет на колени. Настеха закрывает глаза и тут же с ужасом открывает.
Над деревней катится стон. Сквозь него - прерывисто грубый лай солдатских голосов, мужицкая матерная брань и бравурная мелодия героического марша
– Ничего, ничего, - успокаивает Петровна Настеху, - нас здесь не найдут... не тронут...
Та вновь закрывает глаза, Петровна вынимает из пучка гребень и расчесывает золотые волосы Настехи...
К реке приближается странная процессия: толпа полураздетых женщин, которых гонят сюда староста со своими помощниками и деревенские старики. Первые гонят всерьез, а вторые лишь вскидывают руки, словно хозяйка, загоняющая кур на насест. Чуть поодаль с автоматами на шее медленно бредут немецкие солдаты. Позади же всех маячит на коне Каспа, ярко блестит на его голове медный таз.
Толпа женщин все ближе подходит к воде. В их глазах нет ни гнева, ни возмущения, ни стыда, только усталость и скука. Комариха, в длинной белой рубашке, похожей на саван, говорит Анне Сергеевне:
– В Лисовке баб зимой в проруби морозили, а сейчас теплынь, паутинка, вишь, порхает...
– Заткнись, надоела!..
У воды шествие остановилось.
– А ну, бабы, не задерживай, заходи!..
– орет староста, нажимая на баб.
– Вперед, бабоньки, а то хуже будет!.. Шагай веселей!..
Немецкие солдаты безучастно глядят на эту сцену, только интеллигентный солдат отвернулся, ему, наверное, совестно.
Женщины входят в воду по щиколотку, затем по колено, по живот, по грудь. Некоторым уже приходится сучить руками и ногами, чтобы удержаться на поверхности глубокой, омутистой реки.
– Веселей, веселей, бабоньки!..
– орет староста - Живы будете - не помрете!.. Залазьте, гражданочки!.. Эй вы, мавры!
– орет он на деревенских стариков.
– Вам чего велено?.. Лютуйте, зверствуйте!.. Слышь, борода, озоруй над полонянками, не то хуже будет!..
– Кыш!.. Кыш!..
– слабым голосом кричит дед-садовник, размахивая руками.
– Вот мы вас!..
– подхватывают другие старики.
– Кыш!.. Кыш!..
– Холодно, однако...
– замечает Анна Сергеевна
– У меня вовсе плеврит, - покашливая, отзывается ее соседка Софья.
– Хоть бы спасал скорее, ледящий черт!
– в сердцах произнесла Анна Сергеевна.
Но спасение уже не за горами. Рыцарь Каспа, приподнявшись на стременах, окинул гневным взором загнанных маврами в бурный поток пленниц, опустил копье и дал шпоры Росинанту.
– В Шестоперовке партизанскому связному крутой кипяток в горло лили...
– завела Комариха, но ее голос потонул в победном шуме, поднятом Каспой.
Отважный рыцарь достиг реки и врубился в тотчас дрогнувшие ряды мавров. Он колет стариков острием копья, бьет по головам древком, давит конем. Старики, прикрывая руками лысины, обратились в бегство, только один упал и остался лежать на береговой кромке. Староста подошел, пнул его ногой, повернул на спину - это садовник.
– Помер?
– спросил помощник.
– Отдышится, - равнодушно отозвался староста
А Каспа, прокричав что-то ликующее, помчался прочь, и женщины вышли из реки.
– Бабы, слушай сюда!
– закричал с бугра староста.
– Приказ господина лейтенанта. В деревню прибыла наша старая барыня Игошева Татьяна Владимировна, Господин лейтенант объявляют их своей...
– староста вынул из кармана порток записку, глянул в нее, - Дульсинеей и велят оказывать всякое почтение, а также робить на них по совести и умению. Всякого, кто ослушается, будут публично пороть на деревенской площади. А теперича разойдись!..