Бабье лето медвежатника
Шрифт:
– И вы еще удивляетесь?! – печально произнес старик Штербинский.
– Представьте себе – да!
– А вот я лично нисколько не удивляюсь.
Да что же это такое?! Старый мошенник издевается над ним как хочет! Хоть беги в комнату Эрвина за штопором и вывинти мерзавцу бесстыжие зенки!
Старик Штербинский тем временем аккуратнейшим образом убирает на место траченное молью боа, занюханные искусственные цветочки, что-то напевает себе под нос и, время от времени оборачиваясь к Пенкрофту, заговорщицки ему подмигивает.
Нет, скорее на вокзал!
Будь начеку, Пенкрофт! С первым же поездом отсюда деру, и без остановки до самого Нью-Йорка.
Вокруг белели под солнцем новые дома, повсюду околачивались латинизированные янки и американизированные креолы. Кое-где торчали из земли колючки кактусов, уныло поникли веера двух-трех чахлых пальм, а посреди площади компания псевдобарочных ангелов и тритонов тупо взирала на проржавелые трубы высохшего фонтана. На парапете пристроился молодой человек с губной гармоникой. Юный музыкант являл собою причудливую этническую смесь. Кожаный жилет, расшитый зеленым, кричащей расцветки шелковый галстук, сомбреро, стянутое ремешком у подбородка, – словом, до пояса типичный гаучо; зато вытертые до блеска бриджи, видавший виды пояс с кобурой и дешевые сапоги без шпор представляли собой образчик экипировки ковбоя.
И в кобуре нет револьвера! Бравый молодец расхаживает, вооруженный всего лишь губной гармоникой. Это в Техасе-то! Смотрите-ка, а вон тот, с бородой и сутулый, тоже без револьвера! Пенкрофт внимательнее пригляделся к местной публике и с удивлением обнаружил, что ни у кого из мужчин нет при себе оружия. Пустая кобура у каждого болтается без надобности.
Ну и чудеса: похоже, это город сторонников полного разоружения!
Пенкрофт ускорил шаги, направляясь к вокзалу, но путь ему преградил парень с гармоникой.
– Хелло, Бен! Постойте-ка!
Растерянно ухмыляясь, Пенкрофт остановился: как знать, вдруг это Билл или Эдгар?
– Как поживаешь? – с деланной радостью поинтересовался он у музыканта. – Я ведь не сразу тебя признал…
– Это ж какую память надо иметь! Когда мы в последний раз виделись, мне было одиннадцать.
– Но ты с тех пор почти не изменился. Разве что вырос…
– Ага! И усы у меня выросли. Привет вам от Юдит. Она вовсе не рада, что вы вернулись, потому как по-прежнему любит вас. Какого черта вы сюда заявились?
– Почему бы человеку и не вернуться в родные края?
Хватит, пора с этим кончать! Врезать малому по зубам, да так, чтобы гармоникой своей подавился, а остальных перекидать в бездействующий фонтан, чтоб неповадно было приставать с расспросами. И Вальтер этот хорош: видать, ни одной юбки не пропускал, всех баб в городе взбаламутил!
К вокзалу они зашагали бок о бок, и Пенкрофту не терпелось поскорее укрыться в вагоне поезда. При виде его у каждого встречного на лице появлялась жалостливо-сочувственная улыбка – такой одаряют
Вот на пути им попался вдребезги пьяный оборванец. Опустившиеся до такой степени бродяги – редкость на Западе.
– Здорово, Бен! – прохрипел он. – Видал, как тебя приветствуют умолкшие револьверы?
– Мерси, спасибо! – Пенкрофт через силу выдавил ухмылку. – Передай им наше с кисточкой.
– И он еще надо мной измывается! – взвыл пьянчужка. – Оружейник Лоуэлл из почетного гражданина превратился в этом городе в изгоя. Потому как я отсюда ни ногой – здесь родился, здесь и помру…
– А на меня-то зачем всех собак вешать?! – окрысился на него выведенный из терпения Пенкрофт. Сопровождавший его юнец с губной гармоникой поскорее оттащил разбушевавшегося «Бена» в сторонку.
– Не связывайтесь с ним! Беднягу можно понять: разорившийся оружейник в Городе молчащих револьверов – не позавидуешь! Вы ведь знаете, кем был прежде Лоуэлл.
– Не тебе меня учить! – раздраженно оборвал его Пенкрофт. – Лоуэлл был, Лоуэлл и остался. Все, точка! – Он решил повести себя круто и не давать этим полоумным потачки.
– Да ведь он вовсе не из-за убытков расстраивается. Обидно оружейнику жить там, где за двенадцать лет ни единого выстрела не прозвучало. Это при наших-то техасских нравах. Ну, вы и сами не хуже меня знаете…
Черт бы побрал здешних умников, умолкают аккурат в тот момент, когда только-только вроде начинаешь что-то кумекать!.. Любопытно, однако, что в Техасе, оказывается, бывает такое, чтобы за двенадцать лет никто никого не продырявил. Вот уж поистине Город молчащих револьверов, да и только. Но за всем этим не иначе как скрываются чьи-то гнусные происки!
Надо делать отсюда ноги, и чем скорее, тем лучше. Дело нечисто, здесь воняет похлеще, чем в той Дании.
– Вам ведь известно, какой властью обладает Прентин…
– Слушай, парень, отвязался бы ты от меня!
– Как прикажете вас понимать?
– Допустим, револьверы в вашем городе умолкли, но звонкие пощечины, надеюсь, не запрещены. А то у меня давно руки чешутся! – С этими словами Пенкрофт оставил своего спутника, ошеломленно застывшего на месте.
Однако радоваться было рано. Едва он сделал несколько шагов по направлению к вожделенному вокзалу, как его снова остановили. Та старуха, которая накануне вечером наказала Пенкрофту остерегаться Эдгара и Билла, опять затащила его в подворотню.
– Ну, вот что, милейший! Либо сей момент проваливай из города, либо усыновляй Эммануэла! Третьего не дано!
– Еще как дано! – взбеленился Пенкрофт. – Остаюсь в городе и никого не усыновляю!
– Так и передать Лизелотте?
– Вот именно. А еще скажите, что с прошлой жизнью я завязал и о Лизелотте больше слышать не желаю! Она подло обманула меня.
– Что-о?! Да как ты смеешь бросаться такими обвинениями в адрес моей матери и бабушки ребенка? За это заплатишь по отдельному счету, Эдгар и Билл с тобой разберутся!