Бабки
Шрифт:
Все отрицательно закивали головами. Может, кто-то догадывался о том же, о чем сказала Ягарья, но ничего больше добавить не смогли.
В доме, в котором жила Павловна, жило еще шестеро других, среди них были баба Феня, Никитична с Шурой, другая мамаша с дочкой десятилетней и еще Танька – семнадцатилетняя девчушка, которую Ягарья совсем маленькой подобрала в районе. Девочка скиталась по улицам да хлеба просила, а Павловна только глянула на нее – сразу поняла: целителем она сильным будет. Оттого и сама не померла в мороз, шастаясь по улицам в лаптях, штанах драных да
Приютила ее Ягарья, к себе забрала. Танька только приехала с ней в Ведьмину усадьбу, сразу котеночка увидала с грыжей на животе. Котик долго бы не прожил, а другие на него внимания не обращали. Девочка, сама пяти лет от роду, только на рученьки его взяла, погладила, пошепталась с ним, а потом пальчиком надавила на животик да в лобик поцеловала. Теперь уж коту тому двенадцать лет, Василием зовут, и спит Васька по ночам только у Татьяны в ногах. Правда, когда днем дремота его морит, идет спать в ноги к бабе Фене: Таня-то днем не лежит на кровати, а мурчать кому-то ведь нужно!
Ягарья Павловна специально так расселила всех, чтобы дети жили со старшими, да и девицы юные чтобы учились за детками ухаживать. Девочки с раннего возраста привыкали старость уважать. Сама же она все присматривала себе замену, потому что знала, что век ее не будет таким же долгим, как у Феклы Филипповны, которую все и звали бабой Феней. На Таню надежды были, но кто ж ее поймет, эту молодость? Серьезная девчонка вырастет аль нет? А когда ляльку родит себе? Будет ли ей дело до поселения их?
Шло время сбора урожая. Те девушки, что были помоложе, с самого раннего утра работали в огороде. Еще до полуденного солнца Павловна вышла на крыльцо своего дома, поглядела туда, где девчата картошку копали и крикнула:
– Татьяна!
Девушка обернулась. Длинная коса цвета желтой соломы перелетела через плечо и приземлилась на пышной молодой груди.
– Чего, Павловна? – спросила Таня.
– Бросай работу да иди сюда, разговор есть, – ответила Ягарья и пошла в дом.
Таня поспешила за ней, оставив на огороде других девушек, среди которых были и Шура с Марусей.
– Да, Ягарья Павловна, – сказала она, войдя в дом. Стояла она на пороге, чтобы не топтать грязными ногами по чистому полу, потому что после работы с землей было заведено сперва идти в баню, потом на кухню на обед или на ужин, и лишь потом входить туда, где спишь. Это правило не касалось только старушек, которые никакой работы уже не выполняли.
– Танюша, – сказала ласково Павловна, – у меня к тебе очень важное поручение. Обмойся, приведи себя в порядок и вместе с Галиной Степановной через час отправляйся на станцию. Сегодня после обеда приедет наша гостья.
– Это ты уже точно знаешь, Павловна? – серьезно спросила девушка.
– Да, знаю, – ответила Ягарья. – Я бы Степановну и одну отправила, она баба умная и ответ держит всегда. Но чувствую, что сердце едет к нам молодое. И будет не очень хорошо, что юную дивчину, которая так долго добирается сюда, встретит тетка, что ей в бабушки годится. А тебя одну не пущу, потому что в Гобиках хоть и смирились с тем, что мы тут жили и до них, да тобой рисковать не желаю. Люди бывают жестокими, особенно, если хотят услужить друг перед другом. Так что поезжай со Степановной и, как встретите гостью, вертайтесь.
– Хорошо, Павловна, – покорно сказала Татьяна, – сейчас приготовлюсь. А имя девицы знаешь?
– Ой, Таня, путается оно у меня на языке, а сказать не могу. Словно у нее их два.
– Кого два?
– Имени два. Чувство такое, будто знаю ее. Но откуда знаю – не понимаю пока. Но девица эта долго уже путь свой держит в усадьбу, ищет нас. Значит – наша кровь. И вот еще… Танюша. Давеча Маруся письмецо принесла из поселка. Завтра женщина одна к нам придет вечером, как стемнеет, чтобы не видел ее никто. Помощь ей твоя нужна. Уже два месяца кровь у нее не проходит, чахнет, говорит, на глазах.
– А почему я? – спросила Таня. – Много, кто из наших ей помочь может, да хотя бы Светлана.
– Пускай видят молодых и сильных, – ответила Ягарья. – У нее дочка лет на десять старше тебя. Поди сейчас бы плевала вслед тебе, а так матери ее поможешь – она уважать тебя начнет. Знаю, нам, бабкам, уже ни к чему их почет. Мы можем и страхом брать, – Павловна рассмеялась, – а вам, молодежи, надо заработать уважение. Грядут времена тяжелые…
– Я поняла тебя, Павловна, – ответила девушка, – я сейчас в баньку быстренько да на станцию поеду. Жди нас к вечеру с гостьей.
Татьяна заулыбалась. Ягарье было приятно видеть молодой румянец на белой коже, усыпанной веснушками. Любила она Таньку, как и всех в своей усадьбе, которую люди обходили стороной. Любила, но ни в ком преемницу себе так и не видела.
Грузовой поезд, перевозивший лес, остановился на новой станции, полностью выстроенной из дерева – привез почту в Гобики и девицу, которая уж больно просилась довезти ее именно в эту глубинку Брянской области. Не брали никогда попутчиков машинисты, но перед этой юной особой устоять все же не смогли – никак зачаровала их девка.
А ведь и впрямь зачаровала. Стоило ей в глаза посмотреть кому – все по ее воле делали. Особенно папенька. Только на папеньку чары свои Анастасия не применяла – он и без них был готов на все ради своей единственной дочери. Вот только время сложное наступило, многого отец лишился, многое пришлось отдать. Из кожи вон лез, чтобы дочку любимую, на мать ее так похожую, обеспечить всем. И приданное сохранил ей богатое, невзирая на все обыски и проверки. Оттого Настя и уехала из дома родного, как отца не стало: не уберегли бы от беды даже ее глаза чарующие. Но в дороге помогли они ей, и не мало помогли: добиралась до Гобиков Анастасия пускай и долго, зато благополучно. А что именно в Гобики ехать надобно, так ей папенька сам и сказал. Только он не знал, что поселок такой есть теперь: он дочке своей рассказал, что на Брянщине среди леса есть поселение женщин, таких же, как и матушка Настина была. А уже в районе девушке подсказали, где ведуний отыскать. Другой какой дивчине может и не рассказали бы, но Настюшиным глазкам было невозможно отказать.