Бабки
Шрифт:
– Спасибо, – ответила та.
– Идем в дом, – сказала Ягарья. – Ни в этот. Там пускай Татьяна работу свою делает. Идем к столу, чаем напоим горячим, согреешься. Девчата хлеб испекли свежий.
– Чая ведьмовского испробовать? – криво улыбнулась Люся.
– Ага, ведьмовского, – с улыбкой ответила Ягарья. – Только в чае том травки лесные да мелисса с земли нашей. Да не бойся ты, не отравим мы тебя. Больно надо! Ты, Людмила, думай, что хочешь о нас, только мы никого из деревни вашей не обидели, в отличии от вас. И жили мы тут задолго до вашего прихода.
Люся молчала, а за
– Идем, – снова сказала Павловна, – мамке твоей, быть может, поспать захочется. Не будешь же ты ее всю ночь на улице караулить.
Людмила согласилась и покорно, приструнив свой нрав, пошла за Ягарьей. А Настя вслед им глядела. Постояв немного, она вошла в дом, где Татьяна лечила больную женщину. Все жильцы той избы, за исключением Тани и Ягарьи, были на своих местах: Вера Никитична вязала что-то крючком вместе с Шурой, дочкой своей, другая девица, возрастом примерно такая же, как и Люся, да и звали ее также – с дочкой своей Леночкой книжку читали негромко, потому что рядом баба Феня дремала.
Уже к полуночи вышла уставшая Татьяна из комнаты. Одна вышла. Все спали, а Настасья прикорнула за столом около свечи. Ягарья не вернулась в дом – осталась с Людмилой на кухне.
– Танюша? – сонно сказала Настя. – Ну как все прошло?
Таня тяжело села на скамейку напротив Насти.
– Хорошо, – устало улыбнулась она. – Хорошо прошло…
Она рухнула на стол, а затем и вовсе сползла со скамейки на пол. Настя подскочила, потрогала Таню – девушка была без сознания. Не накинув ничего на себя, выбежала Настя во двор и побежала к единственному дому в усадьбе, где горел свет – туда, где Ягарья сидела с Людмилой.
– Тане плохо, – сказала с порога Настя.
– Значит – справилась, – ответила Ягарья Павловна и побежала в свой дом. Следом за ней быстрым шагом шли Люся и Настя.
– А моя мама? – спросила у Насти Люся. Голос ее заметно изменился и стал более добрым и приятным для слуха. Настасья лишь пожала плечами в ответ.
Когда Ягарья вошла в свой дом, Вера Никитична уже приводила в чувства Татьяну, которую уложили на ее постель. Люся же бросилась в дальнюю комнату, где на другой постели лежала ее мать.
– Мама, – тихо сказала Людмила и села рядом.
Женщина спала, а на лице ее багрил румянец, чего нельзя было сказать о бледных щеках и без того белокожей Тани.
– Что с ней? – спросила Настя.
– Она потратила много сил, – сказала Никитична. – Ничего, девка она молодая, крепкая. Кровь с молоком! Оклемается.
Люся вышла в общую комнату, где все стояли над кроватью с юной Татьяной.
– Она поправится? – спросила Люся.
– Обязательно. На рассвете можете уходить, чтобы вас из деревенских не заприметил никто, – сказала в ответ Павловна.
– Нет, я о девушке, – скромно добавила Людмила. Ягарья улыбнулась:
– Поправится, куда она денется, поправится, – сказала она.
– Ну, не жалеешь, что гречуху принесла? – спросила Вера Никитична.
– Не жалею, – ответила с улыбкой Люся. – Мама еще спит, но даже лицо у нее выглядит иначе. Надеюсь, хворь отступила. Коли так, благодарна я вам по гроб жизни.
Ягарья строго посмотрела на гостью.
– Никогда, слышишь, никогда не говори таких слов! – сказала она и принялась будить Татьяну. – Не упоминай смерть тогда, когда ей еще не время показываться, – буркнула Ягарья, не глядя на Люсю.
Таня проснулась, но была очень слаба. Ей принесли приготовленный заранее отвар, чтобы силы восстановить скорее, и, выпив его, она снова легла спать. Людмила заснула рядом с мамой, сидя на полу и облокотившись на ее постель. В доме было тепло и уютно.
Когда только первые красные лучи солнца показались над лесом, Павловна разбудила Люсю и ее маму.
– Как чувствуете себя? – спросила Ягарья.
– Очень хорошо, – сказала женщина. – У меня ничего не болит и, кажется, даже руки поднимать легче стало.
– Мы бы вас завтраком накормили, но солнце встает, – сказала хозяйка дома, – для вас же лучше будет, если вы в деревню вернетесь, пока вас там не хватились.
– Спасибо вам за все, – ответила женщина.
– Не нас, а Бога благодарите.
– Я думала ведьмы в Бога не верят, – сказала Люся.
– В Бога верит даже черт. Одно дело верить, другое дело – служить Ему. А там уж вам решать. Я знаю все, что про нас люди говорят. Это природа человеческая: то, что человек не понимает, он считает неправильным и опасным. Тот, кто не умеет читать, считает дуралеем того, кто по несколько часов в день тратит на чтение книжек, но мы то понимаем, кто на самом деле глуп. Я не хочу сказать, что люди в деревне глупы, нет. Просто вы боитесь нас, ведьмами называете. Пускай. Значит доля у нас такая. Но в первую очередь мы – женщины земли русской, и мы привыкли к сложностям.
– Идем, Люся, пора домой возвращаться. Спасибо вам, Ягарья Павловна, за все. И дивчине той, Танечке, низкий поклон от меня. Выручила красавица.
– Передам, обязательно, – улыбнулась Ягарья. – Она в деревню частенько вашу захаживает за мукой. Боится девка, обижают ее там. Вдруг, когда увидите, не сочтите за трудность, заступитесь за нее. Ей приятно будет, она молодая еще, сама за себя постоять не может, а вам перед Богом зачтется.
Провела Ягарья Павловна тех женщин из усадьбы своей, которую люди местные Ведьминой прозвали. Пускай и так, зато жилось спокойно, не мешал никто и правила свои не навязывал.
Глава 2
Шло время. Настасья перезимовала среди девушек и женщин, живущих вдали от всех рядом с брянскими лесами. Удивительно для нее было то, что именно здесь она стала совсем редко пользоваться своим даром, какой передался ей от матери. Ей он здесь совсем не требовался. Сестры, как она их называла, жили в мире и согласии, делали все сообща и дружно. Шептухи частенько нависали над отварами своими да над снадобьями, что людям в деревню продавали, но больше чудес и колдовства Настя не видела. Так и не выпытала она ни у кого, каким же особенным даром Маруся-то обладает. Знала только наверняка, что Таня – целительница и к тому же сильная. Знала, что Ягарья судьбу предсказывает и глазами по-особому может смотреть так же, как и сама Настя. Поговаривали, что она еще много чего умеет, но Настя не спрашивала, чтобы не казаться пытливой.