Бабочка на ладони
Шрифт:
— Мне пора, — шептал он, — часам к восьми вернусь, — шептал он, и мои груди ждали весь день, когда вновь прозвучит любимый голос.
Я заворачивалась в яркое полосатое полотенце и слушала, как спускается лифт, как этажом ниже в кабину подсаживается кто-то еще, потом подбегала к окну, пряталась за занавеской (еще увидит, что я не спускаю с него глаз) и глядела, как торопливо шагает мой мужчина. Вверх он не смотрел, он же не знал, что я у окна и жду не дождусь восьми. Еще только семь утра, а я уже считаю минуты. Он подходит к машине, вытаскивает из-под «дворников» рекламные листовки публичных домов со снимками голых женщин (работаем круглосуточно, третий час бесплатно), выкидывает в урну вместе с третьим часом и голыми сиськами, открывает дверцу, садится и немного погодя
И так могло продолжаться и дальше.
Зачем я к нему прилетела?
И ведь это было вчера. Не миллион световых лет назад, а вчера:
— Не уезжай, все изменилось, я тебя не пущу, теперь все будет иначе… Столько воды утекло, а я опять слышу его голос, который обещал любить, его голос…
— Пристегните, пожалуйста, ремни.
Вот тебе раз! Оказывается, я заснула. А ведь так боялась лететь самолетом. Ноги вот затекли, а не вытянуть, спинка кресла передо мной откинута так, что касается коленей. Свободного пространства никакого. Придется подождать еще немножко.
Боже, как не хочется возвращаться в старую квартиру!
— Девочка моя, где ж ты будешь жить! Ты ведь своих квартирантов не прогнала? Это ты не подумавши… но ничего, выкрутимся как-нибудь. Говорила ведь я тебе: нельзя все ставить на одну карту. Рассчитывать можно только на себя. И ни в коем случае не на мужчину!
Буба с Романом стояли в подворотне. Роману здесь нравилось: таких мест в городе уже почти не осталось. В красивом доме живет Бася и Петр. И Буба тоже. Ворота конца девятнадцатого века, кованые, в форме арки. Стоит их открыть — и попадешь в мир, о котором Роман мог только мечтать, — мир стабильности, налаженного быта, воскресных званых обедов, мир, в котором люди не расставались, мужчины любили женщин, женщины не уходили к другим и не обдумывали, как им жить с партнером, мир добрых старых обычаев, где обязанности определены, а границы между дозволенным и недозволенным установлены раз и навсегда. Никаких рисунков и гадких надписей вроде «Дураков в дурку, а попов в попу» или «Ответь миру тем же: трахни его» на блестящей от старости кирпичной стене не имелось.
— Зайдешь? — спросила Буба.
Роман взглянул на часы. Почти час ночи. Ходить по гостям вроде поздно. С другой стороны, спать совершенно не тянет.
— Охотно.
Они ушли раньше всех. Сперва он, а следом за ним на улицу выскочила Буба. Приятный сюрприз. Роман проводил девушку до дома, и вот теперь…
Буба — не про него ягодка. Но с ней у него нет никакой натянутости, недосказанности, двусмысленности. Вот и двери ее квартиры — зеленые, дубовые, с окошком наверху. Сколько, интересно, они могут весить — с такой-то широкой щелью для писем и бронзовой ручкой? Да и ширина у них, наверное, метра полтора, не меньше. Хотя закрывается половинка двери на удивление легко.
Буба наклонилась и погладила кота по обиженно выгнутой спине.
— Только дам ему поесть.
— А попить у тебя ничего нет? — Роман полез было в холодильник и еле руку успел убрать. Буба бросилась к нему и моментально захлопнула дверцу.
Роман обалдело посмотрел на хозяйку:
— Ты что? С ума сошла?
— Руки прочь от моего холодильника. Все, что надо, я сама достану.
— Сионистов в Сиам, как вроде бы говаривал Гомулка. [5]
— Вот-вот. Sorry, Ромек. Такое вот я говно.
5
Гомулка, Владислав (1905–1982) — польский политический лидер. В 1956–1970 гг. — первый секретарь ЦК ПОРП. В конце 1970 г., после повышения цен на продовольственные товары и энергоресурсы, начались волнения, в результате которых Гомулка вынужден был уйти в отставку.
— Понятно. — Роман сунул палец, на котором наливался кровоподтек, в рот. — Ты там трупы прячешь?
— Любовников-покойников. — Буба достала из холодильника банку пива и кинула Роману: — Держи. В спальню тоже не входи, направляйся сразу в большую комнату. Или лучше на кухне поговорим.
Черный кот припал к миске, поджал лапки и с наслаждением принялся слизывать розовым язычком абсолютную карму.
Кшиштоф припарковал свой «вольво» на охраняемой стоянке — отсюда до арендуемой квартиры было всего семь минут пешком — и по привычке проверил, не оставил ли чего в машине. Он даже пакет с хлебом старался всякий раз забирать с собой — к чему привлекать внимание потенциальных воров — как будто немалая ежемесячная плата за одно из лучших мест на стоянке, прямо у будки охранника, была не в счет. К официальной оплате Кшиштоф регулярно присовокуплял бутылочку для охранника, просто так, на всякий случай, чтобы в том проснулось чувство благодарности. И цели своей он, похоже, достиг.
Кшиштоф аккуратно закрыл дверцу, нажал на кнопку пульта, машина сказала ему на прощание «пим-пим» и щелкнула центральным замком. Охранник в будке поднял голову, лучезарно улыбнулся и пропал из поля зрения. Наверное, у него там переносной телевизор, что еще такому человеку нужно для счастья, подумал Кшиштоф и заторопился, хотя спешить ему особенно было некуда. Вроде бы он даже постель сегодня не убрал. Вот и хорошо, не надо стелить. Он может жить как хочет и делать что заблагорассудится, и никто не будет путаться у него под ногами и читать нотации.
Какое счастье, что он не живет под одной крышей с женщиной!
Кшиштоф вошел в квартиру, разделся и лег.
Иммунохимиотерапия. Лечение цитокинами, которые оказывают комбинированное воздействие: укрепляют иммунную систему, принуждают ее бороться с раковыми клетками и вместе с тем сами непосредственно уничтожают их.
Внутривенные инъекции. Вас будут колоть в вену.
Побочные явления? Мы их называем квазигриппозными. Мышечные и суставные боли, температура тридцать восемь — тридцать девять, общая разбитость, типичный грипп в тяжелой форме. Тошнота, рвота. Ну, еще отек конечностей.
«Что-то я прошляпила, — с таким неясным чувством проснулась Бася утром. — И не сегодня, боже сохрани, вообще прошляпила».
Беспокойство не покидало ее довольно давно. Приблизительно с того момента, когда она испугалась неизбежного.
Петр позвонил и сообщил, что задержится на весь день, потом сотовый у него был выключен, а потом он вернулся домой и повел себя так, словно ничего не случилось. Бася очень четко это почувствовала, ведь все было как всегда: он ее поцеловал, направился к холодильнику, взял что-то и впился зубами прямо у раковины, хотя она миллион раз повторяла, что есть стоя — вредно, организм не усваивает пищу как полагается… И за всем этим что-то крылось. Это «что-то» напомнило ей отца, который тоже частенько притворялся, что все идет своим чередом. Чем обходительнее был отец, тем яснее ей становилось, что он пьян. Трезвый он был такой неприятный, натянутый как струна, агрессивно-раздражительный, отвечал на вопросы ворчливо-коротко, и ей даже хотелось, чтобы он выпил и снова превратился в милого папочку, который берет ее на колени и прикидывается, что все в порядке.
Что же произошло? Чем укололо ее поведение Петра? Сходством с тем, что уже было в ее жизни? Если он так себя ведет, значит, она у него — не единственная женщина. Неужели он влюбился в другую и боится признаться жене? Почему тогда в постели он был такой же страстный, как в начале их знакомства? Это, конечно, замечательно, только почему она никак не может отделаться от ощущения, что тем самым он хочет загладить перед ней вину!
От всех этих «почему» ей делалось худо. В душе поселился страх, что женская интуиция ее не обманывает, страх, который сменялся иным страхом — а вдруг она перестала отличать выдумку от действительности? Ее кидало то в одну крайность, то в другую. Если все это ее фантазии, то почему они неизменно кончаются катастрофой? И зачем, сама того не желая, она упорно ищет доказательств катастрофы?