Бабочка на ладони
Шрифт:
Господин директор закоченел в своем кресле. Губы девушки касались его щеки, рыжеватые волосы щекотали кончик носа. Кшиштоф задержал дыхание, и время остановилось. Буба была перед ним или совсем другая женщина? Он сидел как зачарованный, неподвижная мишень посреди хаоса, разыгравшегося не по его вине.
— Кофе или…
Буба подняла голову, и Кшиштоф разглядел бледное лицо пани Евы, на котором явственно проступали красные пятна. Вопрос секретарши повис в воздухе. Буба и не подумала убрать руку с плеча Кшиштофа, более того, крепко обняла его. И сказала:
— Спасибо, нам ничего не надо.
Дверь
— Ты совсем опупела? Рехнулась? Лишилась разума?
— Это все синонимы, — невозмутимо отвечала Буба.
— Ты, ты… — заикался Кшиштоф, — ты чокнутая! Я здесь работаю! Что она подумает!
— Да плевать, — прищурилась Буба.
Какие у нее интересные глаза, зеленоватые, с коричневыми крапинками!
Кшиштоф выдохнул накопившийся в легких воздух и смолк. Он был вне себя от изумления — такой Бубы он никогда не видел. Он знал, что она может повести себя вызывающе, только в его присутствии такого никогда не случалось. Вроде бы у нее имелась масса случайных знакомых, но ни Петр, ни Роман, ни он сам никогда не видели ее мужчин. Своих любовников Буба никому не показывала.
— Я ж их не для того заимела, чтобы знакомым демонстрировать, — как-то сказала она. — У них совсем другое назначение.
Ее слова вызвали у них что-то вроде омерзения.
Ничего себе ход мысли для женщины!
— А ну перестань дурачиться, — сухо сказал Кшиштоф и передвинул стул. — Своим поведением ты компрометируешь себя.
— Я тебе фотографии принесла. Зашла к Баське, смотрю, они лежат приготовленные. Дай, думаю, загляну к тебе. Принимай решение, если уж тебе так нравится играть в Господа Бога. — Буба достала из своего объемистого рюкзака конверт и бросила на стол. — Бесплатное приложение. В виде диска.
Не поблагодарив, Кшиштоф схватился за конверт, лишь бы занять чем-то руки и не смотреть на Бубу.
Снимки были потрясающие. Петру удалось ухватить нечто такое, что сразу и не назовешь. В глазах запечатленной на фотографии женщины было все: задумчивость, страсть, радость, что ее видит любимый, приподнятые уголки губ застыли где-то между веселым оживлением и блаженством. Такое можно снять только украдкой, мельком, нарочно не получится. Фото — нечаянный свидетель — не поддавалось никаким оценкам. Доля секунды, выхваченная из жизни и зафиксированная навечно.
Женщина глядела на бабочку, которая села ей на ладонь, будто на лепесток розы, — и в любую секунду готова была взлететь. Мимолетность сцены подчеркивало необычное освещение — словно на первых фотографиях Дэвида Гамильтона, свет ниоткуда и отовсюду. Объект и фотограф слились воедино.
Фото зацепило Кшиштофа, Петр предстал перед ним с неожиданной стороны.
— Улет, правда? — Буба была уже на пороге кабинета и, специально приоткрыв дверь, проблеяла сладеньким голоском: — Пока, плюшастик, пока, лапуля, вечером увидимся…
Нарочно выставляет его придурком перед секретаршей, понял Кшиштоф, но сделать ничего не успел: щуплая фигурка Бубы пропала за дверью.
Юлия выбежала из дома, хлопнув дверью, схватила только длинный плащ-дождевик. Еще слово — и она бы просто-взорвалась. Мать рыдала на кухне.
А ведь Юлия обещала себе, что постарается поговорить
Уже на улице Юлия осознала, что в кармане у нее лишь десять фунтов и надо бы поскорее найти обменник. Она терпеть не могла перемещаться в пространстве без гроша за душой, а путь до Розы был неблизкий. К тому же Юлии хотелось курить, целых полгода не курила. Сигареты в Англии жутко дорогие, да еще эта борьба с курильщиками…
Только Англия осталась позади.
Сейчас она обменяет деньги, купит себе хорошие, крепкие, длинные сигареты и от души затянется…
Неужели ее так вывели из себя слова матери: «Я знаю, каково тебе сейчас»?
Мать всегда все знала, и это было ужасно. Мудрые слова окутывали Юлию свинцовым туманом:
— я знаю, что ты думаешь насчет всего этого, только…
— я знаю, что тебе нехорошо, только…
— я знаю, как это в жизни бывает, только… Туман пронизывали ненавистные Юлии фразы:
— доченька, это надо:
обдумать, сделать, объяснить, забыть; или
— доченька, ты должна:
быть поумнее, меньше думать, больше делать, семь раз отмерить, один раз отрезать;
или
— помни, милая, ты — не центр Вселенной; или
— помни, милая, думать надо только о себе.
А Юлии надоели все эти «надо» и «ты должна», она не желала без конца лишь выполнять обязанности. Надо вынести мусор. Надо учиться на ошибках других. Надо закончить институт. Надо знать на уровне иностранные языки. Надо найти работу. Надо забыть об этом инциденте.
Инциденте?
Прямо сегодня она попробует снять квартиру. Это, конечно, идиотизм — снимать чужую квартиру, когда у тебя есть своя собственная, но как вернуться в помещение, которое столько помнит об их с Дэвидом романе? Вот окно, которое смотрело на них. Вот кухня, вот ванная, они полны воспоминаний. А вот соседка, которая передавала письма, и слова, которые соседка наверняка скажет (с нескрываемым триумфом):
— Как жаль, что у вас ничего не получилось, пани Юлия, вот ведь как бывает в жизни…
Перед самым отъездом Юлия свою квартиру сдала за восемьсот злотых в месяц, за два года накопилась приличная сумма. А себе она снимет однокомнатную, можно даже без кухни, ничего страшного, не барыня, только бы подальше от матери, ее упрекающих глаз, ее манеры говорить и добрых советов.
Юлия поплотнее завернулась в плащ. Наверняка с неба посыплется какая-нибудь дрянь вроде дождя со снегом, вон тучи какие, куда ни посмотри. Хоть и позакрывали все эти домны и сталеплавильни, все равно темно и мрачно. В Лондоне солнышко хоть раз в день да пробьется сквозь тучи, даже если всю дорогу лил дождь, небо живет, непрерывно меняется, туман сменяется солнцем, солнце — дождем, к вечеру лужи опять отражают голубизну, а закат выдает целую палитру красок от сине-зеленой до розовой, и хорошо взбитые облака громоздятся в высоком небе, там оно куда выше, чем здесь. Кто только выдумал, что Англия — страна туманов и дождя?