Бабочки и порочная ложь
Шрифт:
Вот что меня волнует.
— Жаль, что Пакстон не смог присоединиться к нам, — комментирует моя бабушка Клэр, сидя через большой обеденный стол. — Ему снова стало плохо?
Когда мама умерла, а папу приговорили к пятнадцати годам тюремного заключения, нам пришлось переехать к бабушке и дедушке. Они были добрыми и щедрыми и, что самое приятное, не зависали. Пока наши оценки оставались стабильными и мы вежливо предупреждали их, чтобы они не волновались, их не волновало, задерживаемся ли мы допоздна
Я не могу сказать ей, что ее внук был слишком пьян, чтобы пойти со мной, поэтому просто киваю головой.
— Ага. Я думаю, это вирус или что-то в этом роде.
Клэр, которая так похожа на мою маму, хмурит при этом седеющие брови. Я знаю, что она мне не верит, но она не развивает эту тему дальше.
— Очень хорошо. Возможно, в следующий раз, — она откусывает небольшой салат, приготовленный шеф-поваром, который по вкусу напоминает сырую капусту.
— Есть ли что-нибудь новое в твоем мире, Рафферти? Как проходит твой последний год в университете.
Я должен солгать и сказать ей, что ничего нового и интересного не происходит. Вместо этого я тупо открываю ящик Пандоры и говорю ей:
— Пози вернулась.
Я не совсем понимаю, почему я открываю нам дверь, чтобы поговорить о ней. Возможно, это потому, что за последнюю неделю я ни секунды не думал о той ночи и о том, как она истекала кровью.
Ее голова склоняется набок. В ее уложенных волосах так много лака, что он не смещается на голове при движении.
— Пози? Ты имеешь в виду девушку, которая сдала твоего отца?
— Да.
Она не реагирует на это с какой-либо злобой или презрением, как будто сдача Пози моего отца не имела в ее глазах никаких последствий.
— Как она сейчас? В молодости она всегда была очень милой девочкой. Если я правильно помню, она была в восторге от тебя. Боже мой, она посмотрела на тебя так, словно ты повесил луну, — она улыбается над своим бокалом. — Вы помирились?
Я смотрю на бабушку прищуренными глазами.
— Как я могу с ней примириться, если она стала причиной смерти мамы?
К моему ужасу, она резко издевается надо мной.
— Не смеши меня, Рафферти. В смерти твоей матери не было вины Пози.
— Как ты вообще такое можешь говорить? — моя рука сжимает вилку. — Если бы она держала рот на замке, как обещала мне, мама никогда не была бы в такой депрессии, как тогда. Из-за того, что папу отправили в тюрьму, она оказалась в этой ванне.
Клэр выпрямляется на стуле и спокойно складывает руки на столе.
— Не вини эту юную девушку за трагическое решение, которое, по мнению твоей матери, ей пришлось принять, — она делает паузу, опуская взгляд на руки. — И не сердись на Пози за то, что твоя мать должна была сделать сама.
— Что должна была сделать мама? — спрашиваю
— Защищать тебя.
— Ты так говоришь, как будто это было так просто.
Ее голова трясется, и она хмурится.
— Ты прав, ситуация была совсем не простой. Это было сложное и очень трудное место для всех вас. Это не меняет фундаментального факта: родитель защищает своего ребенка. Никогда не должно быть наоборот. Тебя несправедливо поставили в такое положение, когда ты чувствовал, что должен сделать это для нее, и из-за этого ты чувствуешь, что подвел ее.
Я тяжело сглатываю, снова сжимая руку на вилке.
— Я потерпел неудачу. Она умерла.
Встав со стула, она обходит стол и становится рядом со мной.
— Посмотри на меня, Рафферти, — делая, как она говорит, она держит мое лицо между своими морщинистыми руками. — Ты должен услышать меня, когда я говорю это; в смерти Молли ты виноват не больше, чем Пози. Это было опустошительно и душераздирающе, но в этом не было ничьей вины. Она была моей дочерью, и я очень скучаю по ней, но это никому не принесет никакой пользы, показывая пальцем и обвиняя. Она бы не хотела этого для тебя.
— Как ты думаешь, чего она от меня хочет?
— Она хотела бы, чтобы ты отпустил все это. Гнев, вина, обвинение. Тебе сейчас только больно, мой мальчик, — наклонившись, она целует меня в лоб, оставляя, несомненно, лиловый отпечаток поцелуя. — Теперь я пойду спрошу у шеф-повара, готово ли следующее блюдо. Не знаю, как ты, а я больше не могу есть эту капусту.
Я еду по шоссе с включенными на полной скорости дворниками и лавирую между машинами в своем Jaguar F-Type, когда в системе Bluetooth автомобиля появляется имя Роума.
Нажав кнопку на руле, я принимаю вызов.
— Привет.
— Пакс в итоге пошел с тобой на встречу с бабушкой В.?
Только Роум может назвать ее так. Если бы кто-нибудь еще попробовал это сделать, она, вероятно, ударила бы его одной из своих книг. Она делает вид, что просто терпит его, но все знают, что она питает к нему слабость.
— Нет, сегодня вечером он остался дома. Не похоже, чтобы он смог проехать туда на машине и не потерять сознание, — что-то не так, если он звонит и спрашивает меня об этом. — Что происходит?
— Я дома, потому что, как обычно, избегаю отца, и я только что везде проверил. Пакс снова ушел.
— Черт побери! — кричу я, ударяя ладонью по рулю. — Ты звонил своему кузену?
— Винни знает, что если он снова продаст Пакса, я заставлю его носить яйца как ожерелье, — уверяет меня Роум.
Я не хочу злиться на своего брата, потому что знаю, что это не его вина, я просто хочу, чтобы он остался в этом чертовом доме, чтобы мне не приходилось продолжать выслеживать его задницу.
— К кому еще ему пойти?