Бабочки Креза
Шрифт:
— Конечно. — Голос у девочки стал очень серьезный. — Чего ж тут не понимать? Только ведь на все воля Божия. Так мама говорит. Но если бы она узнала, что я ночью двери открыла, она бы меня отшлепала. Вы ей не скажете?
— Нет, конечно, нет. А она спит?
— Она работает. Утром из пекарни придет и спать ляжет.
— Из пекарни? Так вот оно что… Там, значит, хлеб по ночам пекут. А с кем ты остаешься, когда она уходит?
— Одна, — с некоторым удивлением проговорила Варя. — С кем же мне еще оставаться? Отец где-то на фронте, а бабуля в деревне. Днем, когда мама спит, я по хозяйству хлопочу. Ночью она на работу уходит, я сплю. Мы с ней мало видимся. Жалко…
— А ты в школу ходишь?
— Конечно. То есть ходила зимой и весной, а сейчас уже первое сентября прошло, а уроки еще не начались. Но я бегаю к соседу нашему, ко Льву Борисовичу, книжки читать. У него книжек много-много! Я говорю: "Лев Борисович, да я за всю жизнь книжек не прочитаю!" А он мне: "Ну и хорошо, значит, целую жизнь будешь ко мне в гости ходить". А я и рада. Я его люблю, и дом его люблю, и книжки.
Аглая представила, какое горе ждет девочку утром, и только головой сокрушенно покачала. Хорошо, если бы кто-то другой нашел старика, не Варя, а то ребенку увидеть такое каково?
— Аглая, а что вы здесь делаете?
— Сижу, — невесело усмехнулась измученная девушка. — Устала и села посидеть. А дальше идти боюсь.
— Вы далеко живете?
— Не очень, — соврала Аглая. — На Ильинке.
Девочка покачала головой:
— Небось страшно ночью идти? Мама работает аж в конце Ошарской, пекарня там. Тоже далеко, а она не боится. Мама храбрая! Я тоже не боялась одна дома оставаться. — Варя гордо помолчала, потом призадумалась и поправилась: — То есть раньше не боялась, а теперь боюсь.
— Почему?
— Чертей боюсь.
— Кого? — изумилась Аглая. — Каких чертей?
— Как — каких? — по-взрослому пожала Варя узехонькими плечиками. — Черных чертей, самых обыкновенных.
— У вас тут черти водятся? — искренне удивилась Аглая.
— Нет, — досадливо отмахнулась Варя. — У нас никто не водится. Просто я сегодня видела черта, который ко Льву Борисовичу шел. Я как раз встала, а уснуть не смогла, сидела у окошка — и вдруг вижу: на крыльцо Льва Борисовича откуда ни возьмись кто-то высокий поднимается! Я думаю: кто ж в такое время по гостям ходит? А он вдруг споткнулся да и говорит: "Черт!" А черти — они же мысли человеческие уловляют. Он услышал, что я подумала, и ответил мне. Получилось: "Кто ходит?" — "Черт!"
— Да тот человек просто споткнулся, вот и чертыхнулся, — возразила Аглая, хотя по плечам ее так и начали прохаживаться чьи-то ледяные пальцы. — Ты сама говорила, что он споткнулся.
— Споткнулся потому, что я его спросила, — настаивала Варя. — И потом, у нас на часах как раз полночь пробило. Самое время чертям шляться!
"Полночь", — подумала Аглая. Примерно в полночь она как раз была в овраге под Лыковой дамбой, около домика Натальиной тетки. А Гектор вполне мог уже оказаться у Шнеерзона…
— А ты черта хорошо разглядела? — спросила она осторожно.
— Да нет, не очень, — с явным сожалением ответила Варя. — Темно было. Но он был тако-о-ой огро-о-омный! — протянула она. — Плечи — во! Руки — во! И у него из руки пламя вот так раз — и вырвалось…
— Пламя из руки? А рога ты видела? — слабо усмехнулась Аглая. — А хвост?
— Ничего такого не видела, — вздохнула Варя. — Темно было, я ж говорю.
Пламя из руки? Наверное, Гектор чиркнул спичкой, а Варе почудилось невесть что. Правда, на берегу он говорил, что обронил где-то коробок. Ну, может, он просто так говорил, не хотел с костром возиться. Да и не суть важно.
— И что было потом?
— Потом я испугалась: как же Лев Борисович с чертом сладит? Спать неохота было, я осталась у окошка и смотрела. Долго смотрела — черт все не показывался. Глядь — из трубы дымок пошел. Ага, думаю, Лев Борисович огонь в камине разжег, чтобы черт в трубу вылетел, как ему и положено. И решила спать идти, коли так. А уснуть никак не могла. Прямо как у старой бабки — глаза не спят, в потолок глядят! — хихикнула девочка. — Опять пошла к окошку, а тут черт как раз и вышел. Значит, он в трубу не вылетел, а своими ногами ушел. Ты его видела?
— Видела, — слабо кивнула Аглая, у которой уже не было сил даже на страдания по поводу того, кто оказался тем чертом. — Видела…
Варя зевнула, и Аглая мигом начала тоже зевать. Эх, лечь бы прямо вот тут, на крыльце, и уснуть…
— Спать хочешь? — сквозь зевоту спросила Варя. — Оставайся у меня ночевать, а? Ну куда ты ночью побредешь? Может, черт еще недалеко ушел и тебя ка-ак схватит… А я тебе на диванчике постелю.
Аглая, не говоря ни слова, поднялась и, не чуя ног, хватаясь за стенки, поплелась за Варей. Казалось, они долго-долго шли, но вот наконец подвернулся под колени диван, Аглая села на него — и уснула, кажется, еще раньше, чем легла.
— Матушка-императрица, а ведь тебе везет в макао! [4] Ма, — сказал человек в роскошном, шитом золотом кафтане и покачал пудреным париком, очень шедшим к его смуглому, точеному лицу. — У тебя девять очков, а у меня только шесть. Выигрыш твой! Удача тебя любит, что и говорить!
— Что и говорить, — с легким акцентом повторила невысокая женщина в голубом серебристом платье. Шелковый лиф туго облегал полный стан, а юбка и рукава были сшиты из какой-то сверкающей и очень жесткой ткани, которая так и топорщилась на складках и сборках.
4
Макао — старинная карточная игра.
"Что ж за ткань такая? — задумалась во сне Аглая. — Может быть, парча? А почему у платья бока так странно торчат? Да ведь это фижмы, [5] честное слово! У нее под платьем фижмы надеты! А в волосах… а на плечах… а на пальцах-то!"
В напудренных волосах, на плечах, в ушах и на пальцах дамы сияло целое состояние. Бриллианты, бриллианты… Ах боже мой, отроду Аглая не видела таких сокровищ, ну прямо россыпи Голконды! [6]
Но все они померкли, когда красавец в парике с таинственной улыбкой вынул из кармана и протянул даме совершенный бриллиант немыслимых размеров и необыкновенного сверканья.
5
Фижмы — две полукупольные подкладки под нарядную юбку (для каждого бедра отдельно), соединенные тесьмой на талии. Их носили в XVIII веке.
6
Голконда — в незапамятные времена так называлась крепость в Индии, некогда — столица государства, где находились усыпальницы древних раджей. В них и во дворцах хранились баснословные запасы алмазов. Выражение "алмазные россыпи Голконды" стало нарицательным для обозначения несметных богатств.