Бабочки Креза
Шрифт:
"Архитектурный журнал"! Это был как бы привет от Гектора, как бы пожелание держаться, набраться сил.
Аглая опустила свечу, шагнула вперед — и вскрикнула при виде человека, неподвижно лежащего у подножия стеллажей.
Смотрела, замерев, на миг допустив самое страшное. Но нет, это не он , а какой-то старик, тщедушный, в засаленном бархатном халате, накинутом поверх пижамы. Башмаки свалились с босых ног, мучительно искривленных агонией. Седая голова залита кровью, разбита. Под окровавленной рукой лежит раскрытый журнал. Аглая стояла, оцепенев, понимая, что хозяин дома пошел открывать дверь, получил удар по голове, упал… Наверное, те, кто ворвался в его дом, сочли, что он мертв. Они что-то искали, копались в его бумагах, жгли их. Потом они ушли, а он, наверное, очнулся и пополз сюда. Почему-то не на улицу пополз — звать на помощь, а сюда, на лестницу, к полкам с журналами.
О господи, зачем ему нужны были какие-то журналы в последнее мгновение жизни? Почему ему непременно нужно было стащить с полки один из номеров "Архитектурного журнала", в последнем усилии жизни открыть его и… и умереть, забрызгав страницу кровью, уткнувшись скрюченным пальцем в размашистую надпись поперек страницы:
"Дорогому другу, почти второму отцу, Льву Борисовичу Ш., от его непутевого воспитанника Люши. Декабрь 1913 года, моя первая публикация. Даст Бог, не последняя".
Аглая скользнула взглядом к названию статьи: "Устройство тайников в домах и квартирах. Романтическая причуда или разумная необходимость?" А выше… выше значилось имя автора: Кирилл Владимирович Шведов .
Аглая прочла строку несколько раз — тупо, не веря глазам. А потом уронила свечу и закрыла лицо руками.
Понятно, чего хотел умирающий старик. Он хотел назвать своего убийцу. И он его назвал.
Кирилл Шведов…
Гектор!
— Здравствуйте. Я вас не разбудил? — спросил томный голос.
— Ничего, — пробормотала Алёна, выдираясь из бездн сна. — Спасибо, что разбудили, я что-то проспала. Ой, уже восемь… А вы кто?
— Я Сева. Из "Мадам Баттерфляй".
— О господи! Привет. Доброе утро. Что-то случилось?
— Да! — торжественно заявил Сева. — Бабочки Аполлон и Мнемозина стерты, но рядом с пятном нарисованы новые. — Сфинкс и Ипполита.
— Погодите-ка… — растерялась Алёна. — А Наталья Михайловна приходила?
— Нет.
— Слушайте, так вы мне позвонили, чтобы о бабочках сообщить? — никак не могла взять она в толк.
— Ну да. Вы ведь будете о них детектив писать?
— Нет. Не буду!
— Ну и зря! — обиделся Сева и бросил трубку.
Алёна побрызгала на лицо минеральной водой из пульверизатора, причесалась и побрела пить кофе.
Вот так Сева… Чокнутый какой-то, честное слово! Хотя спасибо, в самом деле, что разбудил. Вчера Алёна забыла поставить будильник, и если бы не Севин звонок, она и до десяти могла бы проспать. А ведь работать надо, однако!
Но сначала умываться.
Стоя под душем, она думала о том, что надо наконец браться за роман, а не ерундой голову забивать. Ну что ей какие-то бабочки, в самом деле! Какой конкретный прок оттого, что она разгадала список? Никакого. И что толку в мыслях, которым она сейчас предается, словно тайному пороку? Никакого опять же…
Мысли же, которым Алёна предалась, словно тому самому, сводились к следующему: почему именно эти бабочки и именно в такой последовательности появляются на стене?
Почему-то она не верила, что порядок их "прилета" случаен. Есть, есть какая-то закономерность. Но в чем она? Может быть, в смысле мифологических названий? Зефир, Менелай, Аполлон, Мнемозина, Сфинкс, Ипполита. Что означают их названия? Западный ветер, обманутый супруг, свет, память, загадка, царица амазонок. В цепочке вполне логично уживаются рядом понятия: свет, память, загадка и амазонка. Например, кто-то хочет высветить в памяти загадку какой-то воинственной женщины. Но при чем тут Менелай и западный ветер? А впрочем, может быть, обратиться к другому названию Менелая? Сева говорил, его еще называют сапфировой бабочкой. А Зефир — бриллиантовый. Может быть, смысл именно в сапфирах и бриллиантах?
Смысл, смысл…
Бриллианты… бриллианты сверкали в ушах Натальи Михайловны. И вроде бы там были еще и сапфиры. Или нет?
Алёна выбралась из душа, смазала кремом лилейную свою мордашку, оделась, налила еще кофе и включила компьютер. Проверила почту. Так, вот письмо от какого-то AndewO. Наверное, Андрей Овечкин так зашифровался. Совершенно верно, его послание: "Писательница, привет, посылаю обещанные снимки. Ваш знакомый фотограф". И смайлик-улыбочка — J))).
Алёна отправила ответный смайлик, присовокупив к нему "Большое спасибо!", а потом открыла прикрепленный файл.
Ага, вот бабочки, вот Наталья Михайловна, обворожительная grande-dame, вот какой-то парень в серой куртке, деловито идущий мимо и случайно попавший в кадр, а вот сама Алёна с новой кретинской стрижкой.
Алёна придирчиво разглядывала свое изображение. Однако не зря Андрея Овечкина приглашают работать и в музее бабочек, и в гостинице "Октябрьская". Хорошо снимает! Алёна знала, что нефотогенична, поэтому сниматься терпеть не могла, но здесь она получилась очень даже ничего, даже стрижка смотрелась не так уж пугающе, как казалось в зеркале. Как там выразился про ее голову Сева? Череп благородных очертаний? Ну-ну…
Впрочем, сейчас эгоцентристку Алёну Дмитриеву собственный череп интересовал лишь постольку-поскольку. Все ее внимание было направлено на Наталью Михайловну, вернее, на ее серьги. Увеличила снимок до предела и рассмотрела их толком. Это были гроздья бриллиантовых виноградинок, окаймленных сапфировыми. Необыкновенно красивые серьги, что и говорить, но созерцание их не прибавило Алёне понимания, кому и зачем понадобилось рисовать бабочек, намекать Надежде Михайловне на ее серьги, сделанные из бриллиантов и сапфиров, да еще уверять, что свет откроет тайну прошлого, связанную с какой-то воинственной женщиной.