Бабочки в жерновах

Астахова Людмила Викторовна

И, спешно оседлав велосипед, заторопилась к мяснику. Сограждане такие сограждане! Всем островом утаить от эмиссарши новость о распродаже в продуктовой лавке – на это они горазды.

Дама Тенар следила за поворотами тропинки, а потому не оборачивалась и не могла видеть, каким многозначительным взглядом проводила ее госпожа Матэи. Разве что холодок, пробежавший мышиными лапками вдоль позвоночника, почуяла Скайра, но подумала – сквозняк. А зря, видят морские и подземные, зря не обернулась.

Естественно, к моменту, когда колеса велосипеда дамы Тенар прошуршали шинами по дорожке, вильнувшей к лавке господина Валлиса, все приличное мясо уже давным-давно разобрали. И кости хорошие -

тоже. Потому как кости костям рознь, а ушлый торговец имел обыкновение выкладывать на прилавок изжелта-белые мослы, с которых мясо не то, что срезали, а, казалось, и обглодали. Всяческие же аппетитные ребрышки, голяшки и исключительно наваристые хвосты Ренан Бру откладывал для особых клиентов. На Лив мясник имел зуб, равно как и на доктора с ветеринаршей, поэтому этим троим частенько ничего не доставалось. И что с ним поделаешь, с жуликом! Свобода, мать его, предпринимательства.

Без особенного запала поторговавшись и поиграв в гляделки с хорошенькой, но каких-то запредельных денег стоившей поросячьей головой, Лив похмыкала и взяла говяжьего рубца для Перца. Хоть у кого-то на праздничном столе должно быть мясо в башне Тенар, в конце-то концов! А двуногие перебьются. Хорошо, что хоть маргарин у Валлиса еще весь не разобрали. А вот дрожжей Ренан не продал, плакался, дескать, раскупили все дрожжи, ни палочки не осталось. Врал, небось. Хотя может быть и правда. Завтра Фестиваль, и все эспитские хозяйки нынешним вечером примутся печь. И ближайшие три дня ветер над островом будет пахнуть самыми разными пирогами, пирожками, булочками и пирожными… Но расхворавшегося, а скорее – отравленного мурранца пирожками на ноги не поднимешь.

«Придется зарезать Пеструшку, - вздохнула Лив, смиряясь с неизбежным. – Тут и бульон, и начинка в пирог… Эх!»

С курицами даме Тенар не везло катастрофически. То цыплята попадались хилые и мерли, то ястреб повадился охотиться именно на домашнюю птицу эмиссарши. Поэтому решение зарезать ради проходимца-Лэйгина одну из трех уцелевших кур было равносильно подвигу. Который, разумеется, все равно никто не оценит, и в первую очередь сам мурранец. С подвигами всегда так, что ж поделать.

Фрэн, Мерерид и Элисон.

Если Фрэн злилась на весь мир, то ничего вокруг не замечала. Если приступ мизантропии заставал её под общей крышей, просто молчала, глядя мимо Мерерид. Вне стен дома младшая ведьма давала себе волю – ускоряла шаг и неслась на крейсерской скорости по дороге, опоясывающей весь остров. Стаптывать каблуки, конечно, тоже не дело, но лучше потом набойки новые поставить, чем бросаться на всех встречных с кулаками.

Справедливости ради надо сказать, что срывами на нервной почве страдала и маменька. Причем так было всегда. Из круга в круг. Совместная жизнь Дины и Лисэт способствовала тому, что к определенному возрасту обе умели выпускать пар прежде, чем взорвется котел взаимной «любви».

Одинаковые привычки сближают не больше, чем вечный дележ общего мужчины, а Элисон, как всегда, был невероятно легок на помине. Стоило о нем подумать – и вот он, пожалуйста! Пылит себе по обочине, немного прихрамывая, руки в карманах куртки, армейское кепи на затылке. Издали - ни дать, ни взять солдатик, подавшийся в самоволку.

– Хил! Постой-ка!

Старшая Тэранс тут как тут.

Если даже привычная Фрэн на месте подпрыгнула от резкого вопля Мерерид, то нездоровые уши Элисона он, наверняка, пронзил болью.

Ветеран застыл как вкопанный, обнаружив засаду позже всех, отчаянно сожалея, что не успел спрятаться в кустах.

– Здравствуйте, милые дамы, - молодцевато отсалютовал он. – Славный сегодня денек, не правда ли?

– Сделай лицо проще, Элисон Хил, - отчеканила Мерерид. – Светские беседы не про тебя.

– Как скажешь, Дина. Чего надо?

– И не груби мне!

Внезапное

появление доченьки сбило старую ведьму с толку, и она тут же ополчилась на обоих.

– Сколько можно шляться? Глазки Лэйгину целый час строила? Нечем больше заняться?

Фрэн лишь плечами пожала. Никаких иных слов она от матери и не ожидала.

– Надо же, столько вопросов сразу…

– Дерзишь?

– И в мыслях не было, - лениво проворковала Фрэн. – Отнесла белое платье для девчонки. Ланса завтраком покормила.

Тут уж любопытный, точно портовый кот, ветеран не смог удержаться.

– И как там наш мурранский гость поживает? – спросил он.

– Да! Ты всё сделала как нужно? Или опять «ошибочка» вышла?

Мерерид так сощурила глаза, что они казались узенькими щелочками на сметанно-бледном, тщательно хранимом от губительных солнечных лучей лице. И губенки поджала, и вся напряглась, словно для прыжка.

«Шею свою тощенькую смотри как вытянула», - подумала Фрэн, примериваясь для одного, но смертельного удара.

– Сидр он выпил весь, до дна, - пробормотала она, непроизвольно сжимая пальцы в кулаки.
– Ты же не хочешь, чтобы мурранец помер прямо сегодня?

«Нет! Хватит! Перестань немедленно! Нельзя!»

И расслабила ладонь, и отвела взгляд, едва переводя дыхание, будто после долгого бега.

– Будем надеяться, - фыркнула Мерерид. – Я не меньше твоего хочу… этого.

О да! Старая ведьма всё прекрасно понимала. И под коротким « это» подразумевала всё – и взаимную свирепую ненависть с Фрэн, чреватую убийством, и такую же неистовую жажду освобождения от уз, которые за много веков превратились в кандальные цепи. Смертельные вериги, которыми сковали всех троих – Лисэт, Дину и Хила, раз за разом возвращали их друг к другу с неумолимой силой. Чем сильнее дернешься, тем больнее отдача.

В той, в самой первой, неведомой жизни их так изощренно наказали за какое-то страшное преступление морские и подземные. Мать или дочь, дочь или мать – выбор жребия зависит от того, кто родился раньше. Или кто кого убил. Странное нечеловеческое возмездие - убийца всегда обречена возродиться дочерью, чтобы очутиться в полной власти своей жертвы. Но Лисэт и Дина поняли эту взаимосвязь не сразу. Попыток избавиться друг от друга было много. Как-то раз, правда, очень давно, почти пять веков назад, Лисэт даже носила пояс целомудрия. Не помогло. Не под силу человеку восстать против воли морских и подземных, хоть закапывай новорожденную в ближайшем лесочке, хоть обет безбрачия давай, хоть отодвигай деторождение на самый крайний срок, а предначертанное все равно исполнится. Судьба имеет тысячи обличий – подчас самых жутких, о которых лучше бы забыть, да не выходит. И поздно сетовать, поздно каяться, когда руки замараны в родной крови не по локоть даже, а по уши, и за бесчисленные преступления всем троим положено уже по десять вечных приговоров. Ибо Хил тоже в стороне не стоял. Он – причина раздора, ревности и обмана, он – награда для одной и кара для другой женщины, он был бы счастлив избавиться от обеих (и успел по нескольку раз это сделать разными способами), но проклятье безнаказанно отпускало Хила лишь на войну. А потом он возвращался увечный – однорукий, одноногий, слепой, чтобы умереть на руках либо у Лисэт, либо у Дины. Если повезет, то довольно скоро, а если нет, то спустя годы и годы взаимных мук. Чтобы снова родиться и, пройдя новой дорогой любви-ненависти, вернуться обратно. И так из века в век, из жизни в жизнь, из смерти в смерть… Но даже каторжники в каменоломнях Гвэнаэля, уж на что поголовно злодеи и душегубы, а умудряются притереться друг к дружке, приспосабливаются, а две нечужие друг другу женщины и подавно сумеют установить правила общего жития. Но не сразу, нет, не сразу…