Шрифт:
Лада Пахомова не разводилась. Она разводила. Иногда хотелось все бросить и пойти в мировые судьи, чтобы не выслушивать ежедневно вереницу претензий людей друг к другу. И не переживать. И не сочувствовать. И решений не принимать. Ведь у мировых судей как? Участники процесса в суд явились? Претензий друг к другу не имеют? Ну и славненько. Всем спасибо. Все свободны и от судебных дрязг, и от семейных уз. А Лада – судья высшей категории. К ней отправляют только тех, кто с претензией. У нее без прений сторон, взаимных упреков и дурно пахнущих деталей не обходится практически ни одно заседание.
Иногда девушка жаловалась на жизнь подругам, но те всерьез вялые стоны не воспринимали.
– Ты, Ладка, все равно мировой судья! – заявила как-то Леля Череницкая – лучшая подруга, пребывавшая
– А что удивительного? – не понимала Лада. – Я же, девочки, в суде работаю.
Ответом служил дружный и еще более непонятный смех:
– Ой, Ладка, ну, уморила!
– Инопланетянка ты наша!
– Забыла, где живешь?
– Ну, знаете, – расстраивалась та, – если всех под одну гребенку… Все эти рассуждения: «У нас все куплено. Сплошная коррупция. Все равно всем платить надо».
– А не надо? – интересовалась Леля.
– Мне нет, – огрызалась Лада. – И я уверена, что таких, как я, еще пруд пруди.
– Нет, дорогая, – выражала подруга общее мнение, – таких, как ты, больше нет.
А Лада удивлялась: что в ней особенного? На носу очки, на затылке пучок, из одежды два брючных костюма. Не сразу, конечно. По сезонам. Зимой черный. Летом серый. Сумки тоже две, а содержимое всегда одинаковое: два кошелька (отдельные для купюр и для мелочи), два очечника (не дай бог, очки разобьются!), две ручки, четыре связки ключей (две от своей квартиры, две от родительской), две пачки болеутоляющих таблеток (если одна заканчивается, паника не отпускает до тех пор, пока девушка не купит следующую – запасную). Мигрень всегда накидывается внезапно и мощно. Не постепенно, по нарастающей, оставляя шанс подождать, дотянуть, принять меры, а сразу. Хватает в плен и начинает рвать голову на части с яростью раненого зверя. Так что лекарство должно быть всегда наготове. А иначе Лада перестанет быть Ладой. Перепутает истца с ответчиком и присудит кому-нибудь лишнее. Как потом, даже не людям, себе в глаза посмотреть?
Она любит справедливость. А кто ж не любит? Так что нет в ней ничего особенного. И жизнь, кстати, такая же, как у большинства. Дом – работа, работа – дом. С утра – глоток кофе, днем – столовский салат, вечером – наконец праздник живота. Так что костюмы за десять лет практики пару раз все же пришлось поменять. Была сорок шестого размера, сейчас – пятидесятого. Но она не расстраивалась, говорила, что теперь чувствует себя внушительной во всех отношениях.
Иногда уставала от рутины. Тогда тихонько спрашивала сама у себя: «Кутнем?» И отвечала уже уверенней:
– Кутнем!
И тогда от остановки троллейбуса не брела к дому, а заходила в торговый центр, поднималась на второй этаж и там, в ресторанном дворике, покупала сразу два французских круассана. Потом, конечно, сердилась на себя. Внеплановые поступки были непозволительной роскошью и выбивали из колеи. После них сложнее было вернуться к работе. Хотелось вытянуться на диване, открыть банку варенья и, потягивая чаек из любимой глиняной чашки, посмотреть какую-нибудь старую советскую комедию или западную мелодраму типа «Касабланки» или «Английского пациента». Поэтому круассаны случались в основном по пятницам. В другие дни дома еще ждала работа.
Лада любила порядок, а истцы и ответчики, как правило, вносили в процесс хаос своими эмоциями. Поэтому она предпочитала по возможности составлять представление о деле заранее, тщательно изучала материалы и частенько носила копии документов домой, чтобы принять промежуточное решение с абсолютно холодной головой. Конечно, случалось – приходилось менять точку зрения под давлением неопровержимых доказательств, что стороны предъявляли уже по ходу процесса, но тем не менее отказываться от предварительной работы не собиралась. Копаясь в бумагах и вчитываясь в написанное на скупых, черствых листах судьбы, она приучила себя видеть только факты и не обращать внимания на предположения. Для нее, как и для любого нормального судьи, не существовало слов «возможно», «наверное» или «вероятно». Каждое утверждение согласно букве закона должно быть подкреплено соответствующим документом. Нет документа – нет факта. А нет факта – значит, вы проиграли. И ничего не сделаешь. Лада законопослушна и несгибаема.
Она уверена в своей правоте. Если каждый судья начнет руководствоваться в принятии решений симпатиями и антипатиями, судебная система, что и без того имеет весьма шаткое положение в стране, рухнет окончательно. В общем, закон есть закон, и, как бы то ни было, его надо соблюдать. Лада соблюдает. Дорогу переходит только на зеленый свет, не курит в переходах метро (вообще не курит) и не сверлит стены квартиры по воскресеньям. Ну и решения выносит законные. Всегда. Так что судья она действительно мировой. Права Леля. Вот так.
На календаре была среда. Поэтому желание завернуть в торговый центр было безжалостно подавлено. Лада пришла домой, проглотила пельмени и, нацепив очки «для дома» – оправа попроще и подешевле, – углубилась в работу. Через полчаса картина завтрашнего заседания прояснилась. Он – плут и мерзавец. Она – жертва. Он не хочет платить. Она жаждет получить хоть что-то. Но по документам он чист: нет ни машин, ни недвижимости, ни счетов в банке. И зарабатывает – бедный и несчастный глава собственной компании – сущие гроши. История стара как мир. Есть любовь – задушу подарками. Прошла – отдавай все назад и убирайся с чем пришла. Да! И детей своих забери. Наших? Нет, дорогая, твоих. Мне-то они зачем? Общество, конечно, считает, что такая ситуация ненормальна. Общество осуждает такое поведение, считает его неприемлемым. Общество просто слепо. Люди любят закрывать глаза на проблему, пока не столкнутся с ней лично. Действительно. Какая женщине разница, что Машу, Дашу или Клашу муж ободрал как липку и выставил за порог практически в чем мать родила. Она рассуждает так: «Во-первых, я с этой дамой не знакома. Во-вторых, возможно, она заслужила такого отношения. А в-третьих, меня все это не касается и никогда не коснется».
Ха-ха-ха!
Ладу забавляет подобная узость мышления и зашоренный взгляд. Многолетний опыт копания в чужой грязи заставил понять: к сожалению, уже давно именно такой вариант поведения – нажиться на мероприятии под названием развод – стал нормой, а так, чтобы все пополам, по-дружески, с уважением, – это исключительный вариант и на ее, Ладином, пути практически не встречающийся. Все верно. Такие дела до нее не доходят. Заканчиваются на пороге мировых судов. Так что бред это все. Нисколечко не права Леля. Лада – судья высшей категории. И вовсе никакой не мировой. Ну, какой может быть мир, если завтра она должна будет объявить истице, что все, что та сможет получить с бывшего мужа, – это двадцать пять процентов от его официальной зарплаты. Денег этих хватит на то, чтобы покормить ребенка неделю, максимум – дней десять. А дальше решай проблемы сама. Почему так несправедливо? Отчего же? Все по закону. Это смотря с какой стороны посмотреть на несправедливость. Если думать только о том, что коварный муженек переписал все имущество на родственников и друзей для того, чтобы оставить бывшую жену несолоно хлебавши, то, конечно, справедливостью и не пахнет. А если вспомнить о том, что каждому воздается по уму, то все очень даже справедливо. Надо было не в облаках витать и дышать одной любовью, а стоять на земле обеими ногами и не жить одним днем (тем, где тебя обожают, боготворят и носят на руках), а задумываться о будущем. С Ладиной точки зрения, отсутствие брачного контракта или совместной собственности на нажитое в браке имущество – верх безалаберности и безответственности. Ну, не надо тебе ничего? Да ради бога! Только о детях будущих подумай. Им-то зачем довольствоваться корочкой хлеба? Но большинство людей, увы, предпочитают не засорять любовь юридическими формальностями. А потом расплачиваются за свою наивность. И Лада, увы, не может, да и не хочет избавлять их от этой расплаты. Не может потому, что закон не изменишь. А не хочет оттого, что знает: за ошибки надо платить, чтобы не допускать их в следующий раз. Вот такое своеобразное обучение населения азам юриспруденции. И с завтрашней истицей она поступит так же.