Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока
Шрифт:
Следуя этим путем, государство, прославившееся вошедшим в поговорку богатством Великих Моголов, во многом опередило свою эпоху.
Тигр провел черту по линии горного барьера и, разделив Индию надвое, соединил Кабул и Кашмир с реками Пенджаба и бассейном Ганга, положив конец феодальной гегемонии султанов Лоди и царей Раджпута, а заодно и конфликтам на почве религии. Он восстановил единовластие, в котором Индия нуждалась долгие годы. Его государство отвернулось от прошлого и смотрело в будущее, сохранив при этом местные традиции и экономику. Государственная власть была сосредоточена в руках придворных министров, над которыми стоял сам монарх, оставлявший за собой право выносить суждения о деятельности своей администрации, поэтому подданные могли обратиться к нему и оспорить
Его методы правления – безжалостность, с которой он стремился к победе в очередном захватническом походе, и неожиданная мягкость после того, как цель была достигнута, наводят на мысль о верности традициям его предков – монгольских ханов. Так же поступали и Газан-хан, и Менгу-Тимур, и Хубилай [59] . Часто говорят, что Бабур создал себе репутацию деспотичного благодетеля на целое столетие раньше, чем эту роль примерили на себя европейские монархи. Каждый его поступок несет отпечаток личности.
59
Г а з а н – ха н (1271–1304) – монгольский правитель Ирана с 1295 г.; в целях сближения с иранской знатью принял ислам. М е н г у-Т и м у р (?—1282) – хан Золотой Орды с 1266 г., внук Батыя. X у б и л а й (1215–1294) – пятый монгольский великий хан с 1260 г., внук Чингисхана; в 1279 г. завершил завоевание Китая.
С приходом Бабура Индия узнала отличавшую Тимуридов любовь к музыке и поэзии, а также и к вину; из-за страсти к устройству садов в самых неожиданных местах народ наградил его прозвищем Царь-Садовник. Однако в память о нем остались не только тенистые сады Агры. Там, где проходили Моголы, поднимались выстроенные из красного и белого камня дворцы, величественные мечети и усыпальницы. Бабуру удалось построить в Индии новый Самарканд, хотя это случилось уже после его смерти.
Повсюду возникали новые империи, в отличие от прежних, они становились центрами цивилизованного общества, а не варварских орд. Узбекские ханы, удерживавшие власть над Самаркандом и соседними областями до конца шестнадцатого века, были лишь бледной тенью своих монгольских предшественников. Истинные же кочевники отступили далеко в степи. В 1550 году, когда началось правление Акбара, прославившегося своей терпимостью, между шахом Сефеви и тюркскими султанами был заключен мир, в то время как пушки московского царя Ивана Грозного выбили из расположенной на волжском берегу Казани последнего татарского хана.
В человеческом потоке, испокон веков направленном с востока на запад и протекавшем через районы Центральной Азии, наметился поворот. Благодаря переселениям кочевых народов – начиная с полчищ гуннов и монголов Чингисхана – от восточных степей до Европы ощущалось влияние китайских традиций. Теперь на пути, соединявшем Китай со странами Запада, расположились целых три государства: Османская (или, как ее называли в Европе, Оттоманская) империя, Московская Русь и империя Великих Моголов.
Окончилась эпоха всадников, вооруженных луками, целое тысячелетие господствовавших в Центральной Азии. Цивилизации окрепли и окончательно одержали верх над варварскими ордами.
В эти переломные годы в Азии началась эпоха открытий; взгляды европейских исследователей приковывали тайны Тибета, возвышавшегося подобно крепостной стене; странствующие проповедники вошли в морские ворота Китая, убедившись, что империя маньчжуров не имеет ничего общего с «Катаем», описанным Марко Поло. Решительный англичанин Энтони Дженкинсон выехал из Москвы и вступил на караванную дорогу, ведущую в Самарканд. В город, столетие назад завоеванный турками-османами и считавшийся столицей Сулеймана Великолепного, прибыли послы из Парижа и Лондона.
Еще много лет, вплоть до 1600 года, первооткрыватели новой английской морской державы будут прибывать ко двору Моголов, наступая на пятки португальцам и датчанам, и государство Бабура станет радушно приветствовать
Оригинал рукописи Бабура, составленный на чагатайском наречии тюркских языков, утрачен. Однако еще при его жизни с него были сделаны копии на персидском. Судя по всему, одна из них находилась в руках Ходжи Калана, а другая – у царевича Хайдара Дуглата. Хумаюн также распорядился снять для него копию, которую дополнил некоторыми пояснительными замечаниями, оставив в тексте все критические слова отца в свой адрес – даже случай с ограблением сокровищницы Дели. Гульбадан, конечно, встречалась с персидской копией «Бабур-наме». Библиотека Шах-Джахана обладала ее полным списком, оформленным с большим вкусом.
Не вызывает сомнения, что эти воспоминания были дороги его домочадцам и внушали почтение другим копиистам. В результате до наших дней они практически не публиковались и не подвергались фальсификации. Разница между широко распространенными копиями – на тюркском и персидском языках – заключается в словах, но не в смысле, в них сохранены все пробелы, оставленные Бабуром в оригинальном тексте. Мы можем не сомневаться, что сегодня читаем именно те строки, что вышли из-под его пера четыре с половиной столетия назад, за исключением, может быть, некоторых подробностей.
Первый падишах Индии, живший настоящей минутой, никогда не предпринимал попыток произвести пересмотр своих записей, – возможно, он вообще не собирался объединять их в книгу. К тому же он никак не озаглавил свое повествование, впоследствии получившее название «Бабур-наме». Книга не содержит предыстории и начинается с сообщения о том, как двенадцатилетний Бабур стал царем Ферганы; за этим следует безмятежное описание его родной долины, портреты близких людей, в том числе отца и его приближенных. Позднее, уже в Кабуле, Бабур сделал несколько примечаний к этому тексту, среди них и то, в котором сообщил, что «всегда имел намерение покорить Хиндустан». Даже решения, принятые с расчетом на внешний эффект, – что невольно проливает свет на характер Тигра, – и часто с трудом доведенные до конца, он жизнерадостно представляет своим давним замыслом. Время от времени он позволяет себе опускать неприятные для него эпизоды – например, не сообщает о том, при каких обстоятельствах вынужден был отдать Ханзаде Шейбани-хану. Однако он был единственным монархом, имевшим мужество откровенно сообщать о своих неудачах, поражениях, пьянстве и опрометчивых решениях и умел с юмором отнестись к собственному поведению.
Совершенно очевидно, что существовали и утраченные части его книги, восстановить которые не представляется возможным. Нередко повествование возобновляется с середины строки, а затем Бабур часто возвращается к событиям, о которых сообщают пропавшие страницы. Кроме того, едва ли Тигр мог сознательно не упомянуть о рождении сыновей – Камрана и Аскари – или о неожиданном приезде Хумаюна в Агру незадолго до смерти самого Тигра. Он также не мог обойти молчанием и поражение узбеков у Каменного моста, о котором мы узнаем из воспоминаний Хайдара, или о том, как он впервые попробовал вино и какие ощущения испытал при этом. Он набрасывает лаконичные портреты женщин, окружавших его в ранней юности, однако почти ничего не сообщает о своих близких в кабульский период, даже о том, как в его жизни появились Дильдар-биким и Махам, о происхождении и пристрастиях которых нам ничего не известно. Начиная с 1525 года, когда состоялся индийский поход, мемуары становятся разрозненными и время от времени прерываются. В те дни Бабур был изнурен болезнью. К счастью, с момента прибытия в Агру его домочадцев с историей семьи нас знакомит Гульбадан. Приступив к своим мемуарам уже после того, как ее семья стана правящей династией, она пишет о Хумаюне с искренней человеческой теплотой.