Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока

Лэмб Гарольд

«Когда он вошел, я был занят беседой с его матерью. Его появление тронуло наши сердца и заставило глаза заблестеть. У нас было принято ежедневно накрывать стол для гостей, однако в тот день я устроил праздник в его честь, чтобы показать ему свое расположение. Некоторое время мы провели вместе, связанные истинной дружбой. Воистину, разговаривая с ним, чувствуешь его обаяние и непревзойденную мужественность».

Возможно, Бабур и не произносил этих слов, но, несомненно, отнесся к Хумаюну со всем великодушием, – после того, как пришел в себя от удивления по случаю, что его сын бросил свой пост и, не спросив позволения, явился ко двору. Бабур удовлетворил любовь Хумаюна

к уединению и пожаловал ему Самбхал, один из наиболее богатых уделов Хиндустана, расположенный вверх по реке в двух днях пути от Агры, откуда уже были видны заснеженные хребты Гималаев. Там Хумаюн окружил себя собственным двором и приближенными.

Хайдар вспоминает, как Бабур отозвал из Бадах-шана десятилетнего Хиндала, заменив его более старшим Сулейманом, сыном своего самаркандского родственника, Тощего бека, которому Бабур в свое время пожаловал земли Бадахшана, однако за давностью события никто не вспоминал об этом. «Сулейман, – писал он Хайдару, – мне как родной сын». Возможно, обдумывая эти слова, он вспоминал о непокорном Хумаюне? Во всяком случае, Махам поддерживала добрые отношения с Хумаюном во время его визита в Хиндустан.

Однако вскоре дурные предчувствия Махам начали сбываться. Влажный и жаркий климат индийской равнины наваливался на прибывших с прохладных гор домочадцев Бабура, собирая с них дань в виде неизбежных болезней. Бабур давно страдал от перемежающейся лихорадки и дизентерии. Следующей жертвой стал ребенок Дильдар – матери Гульбадан, от которой ее забрали в раннем детстве. Это случилось через несколько дней после семейных рыданий в Золотом Саду. Вот что сообщает об этом Гульбадан:

«Через несколько дней заболел царевич Альвар. Его болезнь выражалась в кишечном расстройстве, которое становилось все хуже и хуже, несмотря на все старания, прилагаемые врачами. В конце концов он покинул нас и отправился в небесный дворец. Его Величество очень горевал и печалился. Царевна Дильдар обезумела от горя по своему сыну, поскольку в ее возрасте не имела других детей. Ее скорбь не знала границ, и Его Величество сказал Госпоже и другим царевнам: «Вам следует повидать Дхалпур». Он отправился туда по реке в лодке, и царевны просили также разрешить им путешествовать в лодке».

Затем болезнь нанесла по семье новый удар. Приближался жаркий сезон, и вскоре Махам услышала о том, что недуг сразил ее единственного сына – Хумаюна.

Молитва Бабура

Жара сдавила задыхающуюся страну в своих тисках и загнала женщин в тенистые сады, раскинувшиеся по берегам рек. Падишах по-прежнему не искал себе убежища и не прерывал своих трудов, – следовало проводить Сулейман-шаха в его горные владения, предпринять поездку в граничащие с Китаем области, куда его настоятельно приглашали родственники по монгольской линии, – по дороге туда необходимо было заглянуть в удушливые долины Лахора и подавить возникшие там беспорядки; кроме того, предстояло собрать на совет ясаулов Камрана из Кандагара, съездить на охоту в прохладные горы возле Сихринда – цитадели бежавших султанов, затем отправить экспедицию в Кашмир и вновь проверить записи в своей книге, после чего отправиться в Сикри и отдохнуть, катаясь на лодке по озеру.

Письмо из Дели вырвало женщин из сонного оцепенения. Об этом мы узнаем от Гульбадан. «От Мауляны из Дели пришло письмо, в котором было сказано: «Царевич Хумаюн болен, и болезнь его необычна. Ее Высочество Биким следует незамедлительно прибыть в Дели. Царевич очень обессилел».

Доставивший письмо гонец пояснил, что Мауляна, ближайший советник царевича, выехал в Дели водным путем, решив доставить туда заболевшего царевича.

«Услышав эти известия, Госпожа была бесконечно встревожена и устремилась в Дели, как жаждущий стремится к воде. Они встретились в Матхуре. Своим опытным глазом она тотчас

заметила, что он сильно ослабел и нездоров – гораздо сильнее, чем ей об этом говорили. Из Матхуры они оба, мать и сын, как Мария и Иисус, отправились в Агру. Когда они приехали, ваша покорная слуга вместе со своими сестрами как могли ухаживали за царевичем.

Казалось, что он слабел на глазах. В минуты просветления, когда язык мог повиноваться ему, он говорил: «Сестры мои, как я рад вас видеть. Подойдите поближе и обнимите меня. Я не поздоровался с вами». Наверное, три раза он поднимал голову и повторял эти слова.

Когда Его Величество вошел и увидел больного, его лицо омрачилось и стало видно, что его охватил ужас.

Тогда Госпожа сказала: «Не волнуйтесь за моего сына! Вы – государь, и не должны горевать. У вас есть и другие сыновья. Я горюю оттого, что у меня нет больше сыновей».

Его Величество отвечал: «Махам! Это правда – у меня есть и другие сыновья, но только одного Хумаюна мы оба можем назвать нашим сыном. Я молюсь, чтобы он остался в живых и выполнил все свои желания и прожил долгую жизнь. Ведь ему я передал свое царство, а не другим, среди которых ему нет равных».

Несмотря на то что врачи не отходили от Хумаюна, его состояние не улучшалось. Махам и остальным женщинам, ухаживавшим за царевичем, стало ясно, что медицина бессильна против его болезни; для них было несомненно, что его жизнь или смерть зависят от соизволения Всевышнего. Не выходя из затемненной комнаты, женщины возносили молитвы – молча, чтобы не потревожить больного.

Наступил вторник. Бабур распустил врачей, заявив, что следует возлагать надежды не на лекарства, а на милосердие Бога.

Среди его народа существовало древнее поверье, зародившееся еще до того, как Авраам решился на всем известное жертвоприношение. Это был верный способ заручиться милостью Бога. Человек, пожертвовавший ему самое дорогое, что у него было – вплоть до своего первенца, – мог не сомневаться, что получит эту милость.

Во внешних покоях дворца собрались ученые мужи, пытавшиеся увещевать падишаха. Они убеждали его в том, что никто не возьмется предсказать последствий, которые может повлечь за собой исполнение этого старинного обряда. Ходжи призывали падишаха сотворить совместные молитвы, произнося вслух все девяносто девять священных имен Аллаха, считая этот способ куда более действенным. Советники же подсказывали падишаху, что если уж он настаивает на обряде, то в качестве жертвы можно предложить Всевышнему величайший алмаз «Кохинор». «Я не стану предлагать Господу камень», – ответил им Бабур.

«В тот вторник, – вспоминает Гульбадан, – и последующие дни Его Величество ходил вокруг Хумаюна, читая молитву. Он поднимал голову, прося заступничества милосердного Аллаха. Погода была необычайно жаркой, и его сердце и все внутренности горели. Обходя с молитвой вокруг ложа, он говорил примерно такие слова: «Господи! Если ты можешь дать одну жизнь в обмен на другую – я, Бабур, даю свою жизнь и всего себя за моего сына, Хумаюна».

Наконец, все собравшиеся в комнате услышали, как Бабур воскликнул: «Я вымолил его!» Гульбадан пишет, что к вечеру падишах ослаб и слег, тогда как Хумаюн, которому положили на лоб смоченное водой полотно, смог приподняться.

Женщины молча молились во мраке душной спальни, с ужасом ожидая последствий этого жертвоприношения.

Хумаюн поправился, и по приказу отца через несколько дней вернулся в Самбхал, вновь приступив к своим обязанностям. Бабур больше не выезжал из Агры, и самые наблюдательные из приближенных догадались, что его вновь охватил приступ лихорадки, и он бережет силы, избегая лишнего беспокойства.

Они также припомнили, как часто падишах страдал от лихорадки и нарывов. И как часто он вновь поднимался и садился в седло или лодку или отправлялся полюбоваться новыми садами.