Бабушка на сносях

Нестерова Наталья Владимировна

Люди всегда нервничают при отправлении поезда и при высадке из него, даже если они уже зашли в вагон или прибыли на конечную станцию.

«Повезло, что женщины в попутчиках, — подумала я. — Экие толстушки! Ночью определенно будут храпеть».

Но до ночи еще было далеко, а дышать уже становилось нечем. Казалось, их тела вытеснили объем воздуха и его стало не хватать. Дальше — хуже. Когда они сняли верхнюю одежду, купе превратилось в газовую камеру. Резко запахло потом и духами — самое тошнотворное сочетание.

Едва удержавшись,

чтобы не зажать нос рукой, пробормотав: «Устраивайтесь, я выйду», протиснулась в коридор. Надеялась, что дверь останется открытой. Но ее громко захлопнули за моей спиной.

Если не включат кондиционеры, я погибла. Меня-то в нормальном состоянии мутит от сильных запахов, не важно чего — бензина, парфюмерии или навоза, а уж нынче просто наизнанку выворачивает.

Прошла в начало вагона, заглянула в купе проводников:

— Скажите, пожалуйста, вы будете включать кондиционер?

Я спросила вежливо, но проводница возмутилась тоном заправской скандалистки:

— Не успели тронуться, уже претензии! Вам жарко, а кому-то, может быть, холодно!

— Может и не быть.

— Чего? — не поняла она.

— Холода. Вы включите кондиционер?

— Разбежалась! Мне еще билеты собрать и за постель.

— Но ведь это просто на кнопку нажать!

— Тут не детский сад, младшая группа! Не учите! Не мешайте работать, освободите проход!

Она почти кричала. В ответ на невинную просьбу! Наверное, у девушки плохое настроение. Наверное, ее парень бросил. Он в постели инвалид, а по другим бабам бегать чемпион. Она переживает понятное чувство обиды и срывает злость на всех, кто попадается под руку. На самом деле ей хочется ласки и понимания, нежности и участия.

Я стояла у окна, смотрела на пробегающие московские дачные платформы и придумывала оправдания хамству проводницы. Не подозревая того, проводница из моей недоброжелательницы превратилась едва ли не в оскорбленного ангела.

Наконец заработала вентиляция, я вошла в купе. Втянула носом воздух — аромат не исчез, но значительно разбавился. На моем месте у окна сидела одна из толстушек.

— Твои вещи, — сказала она мне, — наверх переложила. — Большим пальцем, как при жесте «здорово!», она показала на верхнюю полку.

— То есть как? — поразилась я.

— Ну не полезу же я со своим брюхом наверх? — Она хохотнула и обвела взглядом попутчиц.

Они ответили ей понимающими улыбками. Солидарность тучниц!

— Извините, но у меня билет на нижнюю полку, и уступить ее я не могу!

— Во, блин! Никакого ума или там жалости! Сама подумай! Да я ни в жизнь туда не заберусь. И Клава, — она показала рукой на женщину, сидящую напротив, — тоже не залезет!

— Мы уже познакомились, — сказала Клава и представила двух других женщин:

— Ира (моя противница) и Галя. А вас как зовут?

— Кира. И все-таки! Мне неприятно проявлять настойчивость, но…

— И не проявляй! — перебила Ира. — Мне в пять утра выходить.

А тебе дальше? Вот то-то же! — заключила она, как будто станция назначения имела какое-то отношение к распределению мест.

— Девочки, а не покушать ли нам? — миролюбиво предложила Клава.

— Простите, — каждое предложение я начинала с извинений, — давайте урегулируем конфликт!

Еще раз повторяю: я не могу уступить нижнюю полку! В силу физиологических обстоятельств.

— Но вы же физически худее Иры! — укоризненно сказала Галя.

— Я как начала полнеть, — сообщила Ира и показала на мою округлившуюся талию, — точно такой была. А потом понесло!

— И меня, — поддакнула Клава.

— После родов, — продолжила тему Галя.

Возраст толстушек я затрудняюсь определить.

Женщины столь выдающейся комплекции могут пребывать в промежутке от тридцати пяти до пятидесяти пяти. Морщины жиром заплыли. Они определенно радовались, что судьба свела их вместе.

Решила зайти с другой стороны, призвать к женскому милосердию:

— Дело в том, что я в положении!

Фраза, которая далась мне с большим трудом, никакого сочувствия не вызвала.

— А мы тут все беременные! — засмеялась своей тупой шутке Ира.

— На сносях! — веселилась и колыхала валиками тела Клава.

— Перехаживаем! На двадцатом месяце! — подхватила Галя и булькающе захихикала.

— Самоирония — прекрасное качество, — отозвалась я.

Они мгновенно перестали смеяться и осуждающе уставились на меня.

— Ты вроде не молоденькая, почти под сорок? — спросила Галя.

— Раньше не получалось залететь? — предположила Клава.

— Мы тебя на верхнюю полку подсадим, — пообещала моя противница Ира. — И не бреши про беременность! Видали мы всяких, как бы тяжелых.

Ладно, как тебя? Кира? Садись, сейчас оттянемся!

Я развернулась, вышла в коридор, направилась к проводнице искать законной справедливости.

Мне было ужасно обидно. Конечно, я бойцовски настроена защищать свое тело и ребенка! Но любой выпад попадал прямо в сердце. Хотелось плакать. Предыдущие экзамены были интеллектуальной разминкой, проверка на биологическую совместимость с народом оказалась намного сложнее. Я сама себе напоминала плод авокадо: кожура на вид прочная, а по сути тонкая, зеленая мякоть окружает твердую большую косточку внутри.

Косточка — это ребенок, его травмировать трудно, да и не позволю, а мякоть все, кто горазд, могут пинать.

Проводница не знала, что в моем воображении она превратилась в ангела. Она, проводница, в компании еще с двумя девушками ужинала.

— Простите, пожалуйста! Приятного аппетита!

Извините, что отвлекаю вас! — Разговаривая с незамысловатыми людьми, я почему-то начинаю выражаться как на дипломатическом приеме. — К сожалению, вынуждена вас побеспокоить. У меня билет на нижнее место, но его заняла другая женщина и не хочет уступать!