Бабушка на сносях
Шрифт:
— Любочка!
И тут Антон совершил то, чего не делал никогда в жизни, да и предположить за ним, человеком далеко не романтическим и в эмоциях сдержанным, было нельзя. Он подошел к жене, встал перед ней на колени:
— Любочка, прости меня! Я люблю тебя больше жизни!
— Как в кино, — пробормотала Люба, у нее вмиг исчезли слезы. — И больше бизнеса? — допытывалась она.
— Больше, — ответил Антон не без секундного раздумывания.
— Дашь клятву?
— Ни с кем и никогда!
— Нет, поклянись,
— И ты больше не уедешь? — обрадованно спросил Антон.
— Не по телефону же мы будем!
Он опустил голову ей на колени, облегченно вздохнул. Запустил руки под ее халат, сжал бедра:
— Какая ты красивая! Сегодня и вообще. Ты меня с ума сводишь!
Прежде их интимные утехи происходили исключительно в спальне и при погашенном свете, Отклонения Люба рассматривала как извращения.
Теперь же, после джакузи, они использовали не по назначению кухню. «Извращения», как заключила Люба, могут быть весьма приятны.
Утром она проснулась с улыбкой на губах. Такое случалось с ней всего несколько раз в жизни — когда начинаешь улыбаться и радоваться, еще не проснувшись окончательно. И первая твоя мысль: вчера произошло что-то невыразимо прекрасное.
Так было, когда Антошка объяснился в любви и предложил немедленно жениться, так было после рождения дочери и сына, так было.., все! Остальное — мелкие радости, вроде покупки первого шкафа или первого кольца с бриллиантом.
Продолжая улыбаться; Люба повернулась к мужу, погладила его по щеке. Антон чмокнул губами, но не проснулся. Люба тихо рассмеялась.
Вспомнила, как вечером, прежде чем заснуть, вконец обессиленный муж простонал:
— Два раза в неделю? Сегодня что? Вторник.
Значит, за вторник и пятницу мы уже отстрелялись.
— Берешь на пятницу отгул?
— Нет, беру повышенные обязательства. Мы будем жить с перевыполнением плана… — Последние слова он пробормотал невнятно, засыпая.
Люба откинула одеяло и встала. Подошла к зеркалу. Обычно после сна ее лицо припухало и выглядело несимпатично. Но сейчас зеркало показало отражение Любы двадцатилетней давности. Ни отеков, ни морщин, глаза сияют, рот до ушей.
— Чудеса! — промурлыкала Люба.
Сжала губы, нахмурилась, повернулась одним боком, другим — тот же чудесный эффект! Годы, запечатленные на лице, как корова языком слизнула. Она вспомнила, сколько времени и денег тратят на поддержание товарного вида ее приятельницы и соседки на Майорке. И выглядят как ожившие манекены. Все глупость! Красоту наводит не хирург, а любовь.
Мудрецов, которые внушили народу, будто надежда умирает последней или дважды нельзя войти в реку, надо разжаловать до умственно отсталых. Никаких надежд у Любы не было. Не сидела, тихо мечтая, что Антон ее приголубит.
Люба хотела приготовить завтрак. Но готовить было не из чего. В доме миллионера имелся только кофе и три последних печенюшки. Дожили!
Какая она жена, если работающему как вол мужику нечего на зуб положить? Но идти самостоятельно в магазин Люба не рискнула. Хотя ко вчерашним своим страданиям в полете и в аэропорту уже относилась без трагедии. Никто ее не съел и даже не раздел на таможне. Сама виновата, рассиропилась на Майорке, форму общения потеряла. А раньше Кирин сын Лешка говорил: «Тетя Люба классно держит удар в магазине, вплоть до книги жалоб и предложений. Она такие предложения пишет, что у завмага волосы дыбом встают».
Сварив кофе, Люба пошла будить мужа. Но Антон уже встал, в ванной находился. Люба тихонько приоткрыла дверь. Антон красовался перед зеркалом, точно как она недавно. Вправо повернется, влево, щеки втянет, живот подожмет.
Живот у него, надо признать, выдающийся, окончательно втянуть не получается. Но в остальном!
— Херой! — искренне восхитилась Люба, как всегда по-украински хекающая в эмоциональные минуты.
— Ага! — по-мальчишески обрадованно кивнул Антон. — Ничего мужик, верно?
— Первый.., нет, высший сорт! Но, Антоша, жрать нечего, только кофе можешь похлебать.
— Плохо службу несешь! — весело погрозил пальцем Антон.
— Исправлюсь! — пообещала Люба. — Ты мне дай сегодня Гришу и машину, ладно? Я продукты куплю. Что ты делаешь? — спросила она мужа, который покрыл щеки пеной из аэрозольного баллона. — Бреешься? Господи! Я тысячу лет не видела, как ты бреешься! А ты каждый день!..
Антон, дурачась, шлепнул ей на нос комочек пены и велел не подсматривать. Когда за Любой закрылась дверь, он несколько секунд стоял, держа в руке бритвенный станок и не прикасаясь к лицу.
Жизнь совершила невероятный кульбит. На асфальте цветы расцвели. Еще вчера он яростно злился на жену, а главными положительными чувствами к ней, матери его детей и верной спутнице, были уважение и стремление обеспечить ей максимальный комфорт. К дьяволу комфорт заграничный! А сам-то он! Не ожидал от себя! Как лось молодой, как волк голодный! И кто его реанимировал? Люба, жена, которую он тридцать лет вдоль и поперек…
— Моя женщина, — проговорил Антон и начал бриться.
Они сидели на кухне. Антон пил кофе, грыз печенье и думал о том, что надо заехать в ювелирный магазин и купить Любане роскошный подарок. Часы? Браслет? Сережки?