Бабушка! – снова кричит Фридер
Шрифт:
— Бабушка, — вопит Фридер, — бабушка, вставай! Сегодня среда!
С громким «Ха!» бабушка вскакивает с кресла, трёт глаза, нашаривает свои очки, вглядывается — и начинает причитать:
— Какая муха тебя укусила? Ты зачем рвёшь календарь! Глазам своим не верю!
— Верь, бабушка, — кричит довольный Фридер. — Воскресенье прошло!
И гордо указывает на листок календаря.
— Я, конечно, старая женщина, но не слепая! — ворчит бабушка. — Хоть десять листков оторви, негодник ты эдакий, — всё равно сегодня воскресенье! А после воскресенья будет понедельник, сколько раз я тебе говорила. А до понедельника ещё дожить надо, если хочешь знать.
И с этими словами бабушка снова закрывает глаза и храпит так, что дрожат стены.
— А в воскресенье всегда ужасно скучно, сколько раз я тебе говорил, — ворчит Фридер и сердито бросает листки календаря на пол.
Бабушка не видит этого. Бабушка не слышит. Бабушка спит. Гадство.
Недовольный Фридер уходит в детскую. Недовольно хватает своего плюшевого медвежонка и дёргает его за ухо. Мишка тоже спит. Но он не должен спать. Никто не должен спать, если Фридер бодрствует.
Мишке, наверное, больно… и тут у Фридера появляется идея. Ему нужно заплакать. Как следует заплакать. Когда он плачет, бабушка всегда вихрем мчится к нему. И утешает. И играет с ним. Фридер старается выжать из глаз слёзы… Но ничего не получается! Из глаз не выдавливается ни слезинки. А они нужны позарез!!
Фридер делает глубокий вдох, крепко зажмуривается и начинает тихонько хныкать. Слёзы не показываются, он хнычет слишком тихо, это ясно.
Фридер перестаёт выдавливать из себя слёзы и размышляет. Слёзы — это вода, а вода есть у него во рту. Это слюни. Их огромное количество. Слюни — они ведь почти как слёзы, правда? Фридер широко разевает рот и навешивает капли слюны себе на щёки. И около глаз. И на подбородок.
И ещё одну большую порцию плюхает на нос. Отлично! Теперь у Фридера всё лицо в слюнявых слезах. Осталось просто изобразить плач. И он принимается хныкать: «Ы-ы-ы-ы!» А потом погромче: «Ы-Ы-Ы-Ы!»
Немножко похоже на собаку, которой наступили на хвост. А ещё немножко похоже на Фридера, которому не с кем поиграть в воскресенье.
— Внук! — кричит бабушка. — Играй потише, не то дом обрушится!
— Я вовсе не играю, бабушка! — кричит Фридер в ответ и усердно наносит на щеки новые слюнявые слёзы. — Я плачу!
И он издаёт прекрасное, замечательно громкое хныканье.
— Плачь потише! — кричит бабушка. — Я сплю, ты же слышишь!
— А мне надо плакать, ты же слышишь! — вопит Фридер в ответ, хихикает, слушает и ждёт… Сейчас бабушка явится, вот сейчас. Но бабушка не приходит. Она храпит. Фридеру всё хорошо слышно. Плач не помог, это ясно.
И Фридер возмущённо верещит:
— Глупая, глупая, глупая бабушка!
Он хватает мишку и дёргает его за лапу. И за другую. И за третью. А потом щиплет его за нос. Примерно так, как ущипнул бы бабушку… И тут мишкин нос внезапно рвётся и из дыры сыплются опилки. Они жёлтые, и их очень много. Они сыплются на Фридера.
Фридер испуганно смотрит на них. Он этого не хотел. Мишка! Теперь он испорчен и истекает опилками… они как мишкины слёзы. Только льются из носа. Мишкино брюхо всё засыпано ими. И Фридеровы штаны тоже.
На полу уже целая куча опилок. А мишкин нос совсем сдулся.
Тут Фридер начинает жалобно подвывать, сначала тихо, а потом уже по-настоящему. Тут в дверях появляется бабушка, сна у неё ни в одном глазу.
— Ха! — восклицает она. — Он ещё и игрушки ломать взялся!
Но больше бабушка ничего не говорит. Она хватает Фридера, хватает мишку и тащит обоих на кухню.
Фридер сразу замечает: там накрыт стол. На нём пирог и какао.
Бабушка бегает по кухне, в одной руке у неё мишка, а в другой — иголка с ниткой. Она чинит мишке нос. Она наливает какао и режет пирог. Фридер сидит, ухмыляется и сияет. И кормит мишку пирогом. И себя кормит пирогом. И бабушку тоже кормит пирогом.
— Ох, бабушка, — говорит Фридер и улыбается ей. — Ох, бабушка, как хорошо, что ты проснулась.
— Да уж конечно, — говорит бабушка и зевает. — Наверно, спать после обеда лучше по средам. По воскресеньям как-то плохо получается.
— Бррруммм, — говорит мишка и ныряет носом в какао. Нос становится коричневым. Но мишка коричневый и без какао. Теперь он опять цел.
И бабушка больше не спит.
И Фридер рад.
Телефон
— Бабушка! — кричит Фридер и дёргает за бабушкину юбку. — Бабушка, я хочу поговорить по телефону. С тобой!
— Да отстань от меня, шпингалет! — ворчит бабушка. — Поговорить по телефону, ещё чего! У нас и телефона-то нет.
Бабушка роется в корзинке с клубками шерсти, достаёт вязанье и принимается вязать: петля лицевая, петля изнаночная, петля с накидом. Фридер разочарованно стоит рядом. Когда бабушка вяжет, тут ничего не поделаешь…
— Ну бабушка… — тихо ноет Фридер, а потом плетётся в детскую. Но уходя, он быстренько прихватывает с собой банан. Этот банан отложен на ужин, Фридер точно знает. И он его крадёт.
Так бабушке и надо! Раз она не хочет разговаривать с ним по телефону.
Но вообще-то Фридеру совсем не хочется банан. Ему хочется телефон. А бабушке не хочется. Гадство!
Фридер стоит в детской, в руке банан. Скучно. Банан у него есть, а телефона — нет. Нет телефона? Да нет же — есть! Фридер сейчас его сделает! И он уже знает как! Отличная идея! Банан будет трубкой. Он и выглядит так же. Жёлтый и изогнутый. Фридер ухмыляется и приставляет банан к уху. Но ничего не слышно. Конечно, не слышно. У банана ведь нет шнура! А от трубки должен обязательно отходить телефонный шнур.
Фридер распахивает дверь и вопит:
— Бабушка, найди мне шнур, только быстро!
— Я тебе что, служанка? — кричит бабушка в ответ. — Я вяжу, ты же знаешь!
— Всё надо делать самому, — вздыхает Фридер, громко захлопывает дверь, но тут же снова распахивает её. Он знает, где взять шнур. Длинный-предлинный.
Фридер хихикает и тихо, очень тихо крадётся на кухню. К бабушке. Она вяжет, не поднимая головы. Фридер молниеносно запускает руку в корзинку с шерстью и вытягивает длинную красную нить. Она послушно тянется, становясь всё длиннее, и Фридер, не выпуская её из рук, скрывается в детской. Бесшумно и быстро.