Бабушкин внук и его братья
Шрифт:
Когда он появился, мама не выдержала:
– Мы себе места не находим, а ты… Как это называется!
– Это называется – дела. Работа…
– Работа, которая пахнет коньяком «Белый аист»! У меня прекрасное обоняние!
Отец сказал, что была презентация нового изделия, пришли представители заказчика, уйти было нельзя.
– И ты не мог предупредить нас заранее?
– Это получилось неожиданно, они приехали из Петербурга… Разве я виноват, что нет у нас телефона!
– Не кричи, пожалуйста.
А
– Ты кричишь, как на пожаре. Да еще пьяным голосом. Не знаю, где и с кем ты проводил свою… презентацию, но дома, при сыне, будь добр вести себя прилично. Если угодно, можешь шуметь в Калуге, при другом своем… наследнике.
– По-моему, ты просто выжила из ума, – выдал в ответ папочка. Мама молча ушла из кухни. Отец сразу обмяк, растерянно посмотрел на меня.
– Такие вот дела, брат… – И хотел положить мне ладонь на голову. Но я увернулся и тоже ушел к себе.
А потом лежал под одеялом и маялся. Вспоминал, какие беззащитные сделались у отца глаза.
Через полчаса я не выдержал, на цыпочках подошел к кухонной двери. Отец сидел перед телевизором и смотрел на выключенный экран. Дверь скрипнула, он обернулся.
– А, это ты…
Наверно, он думал, что это пришла мириться мама. А тут такое разочарование: всего-навсего сын!
– Ты что-то хочешь сказать? – Равнодушный тон. Я понял: это он отыгрывается за свою недавнюю растерянность. И за то, что я уклонился от его ладони.
– Нет. Ничего не хочу…
– А мне показалось…
– Что?
– Будто ты чем-то недоволен.
– Да, недоволен. Как ты разговариваешь с мамой…
Он повернулся ко мне вместе со стулом.
– А вот тут, дорогой мой, ничего не поделаешь. Перевоспитываться мне поздно. Пока жив, придется вам терпеть меня такого, какой есть.
Я молча прикрыл за собой дверь.
Телефон появился у нас в середине марта. Белый кнопочный аппарат. Бабушка то и дело звонила теперь своим знакомым. У нее были в городе подруги еще со школьных времен. А были и те, с кем она работала много лет в Железнодорожном институте. Последние годы перед пенсией бабушка заведовала там научной библиотекой.
Звонил и я: Вячику, Арбузу, ребятам из класса. И жалел, что у Насти нет телефона.
Пытался позвонить я и Стоковым. Ивке. Но у них молчал телефон. Испортился, что ли? Я и досадовал, и… чувствовал облегчение. Было стыдно: ведь с того дня, шестнадцатого октября, я ни разу не побывал у него. Нет, не лень мешала мне. Просто я боялся, что при встрече будет мне тягостно и неловко. Ведь горе-то никуда не ушло из дома Стоковых. И я просто не знал, чем утешить Ивку, Соню, их маму. Не говорить же снова о бессмертии души…
Отец уехал на неделю в Москву (видимо, с заездом в Калугу). В субботу позвонил из столицы. Мамы не было, ушла на рынок, и трубку взяла бабушка.
– Алик, папа зовет тебя.
– Здравствуй, наследник. Ну, как вы там?
– Нормально.
– Вот какое дело. Один знакомый приглашает нас летом к нему на дачу в Подмосковье. Он один, места много. Отдохнем наконец по-человечески. Мама, ты, я… Ну, и Алексея позовем… Ты не против, а?
Я сказал, что не против. Надо же, в конце концов, повидаться с братом.
– Ну и чудесно! Тем более что ему скоро восемнадцать. Осенью может в армию уйти, если в институт не попадет…
– Ладно, папа, поедем, я ничуть не против!
Он сказал опять:
– Ну и чудесно…
Едва я положил трубку, как снова звонок:
– Саша…
Я сперва не узнал. Тонкий ребячий голос. Далекий.
– Саша, это ты?
– Да, я… А это кто?.. Ой, Ивка!
Я слышал, как он быстро задышал в трубку.
– Ивка, ты откуда? Я звонил, звонил… У вас телефон был сломан, да? Теперь починили, да?
– Еще не починили, я с автомата…
– Ивка, я такая свинья. Сколько раз собирался приехать, и все никак…
Он сказал очень серьезно:
– Саша, ты не бойся теперь приезжать.
– Ивка, я не боюсь! Я…
– Саша. Митя-то наш в госпитале. Он живой…
Кажется, Ивка всхлипнул. И связь оборвалась.
Мы с бабушкой тут же – на такси и скорее к Стоковым…
Ивкина мама была дома. Они с бабушкой обнялись и заплакали. Ивка взял меня за рукав и увел в их с Соней комнату. И все рассказал.
Митю подобрали после боя. С раздробленной ногой. Одежда на нем обгорела, документы погибли. А сам он ничего сказать не мог. Сначала был без сознания, а потом – потеря памяти…
– Называется амнезия. Это сейчас нередкое явление у раненых мальчиков… – Ивка, видимо, повторил чьи-то взрослые слова. Ведь для него-то, для младшего братишки, Митя никак не был мальчиком.
Теперь Митя находился в Москве. В госпитале Бурденко.
– Ему ногу хотели ампутировать, – сказал Ивка почему-то с виноватой ноткой, – вот так… – Он провел пальцем по брючине над ступней. – Но, кажется, пока обошлось…
– Ивка, нога это… ну, все же лучше, чем рука. Для скрипача ведь главное пальцы, – сказал я с усилием.
Ивка – похудевший и очень серьезный – кивнул.
– Ему и помогло, что он скрипач. Он услышал по радио скрипичный концерт и стал… Ну, будто просыпаться. Все вспомнил понемногу… Недавно мама говорила с ним по телефону, не по нашему, а от соседей… А скоро она поедет к нему в Москву. Только вот денег на билет насобираем…
Молчаливая Соня сидела у стола и слушала Ивку. И катала по клеенке пластмассовый паровозик: видишь, я не забываю твой подарок…