Бабушкин внук и его братья

Крапивин Владислав Петрович

Боже мой, отец ведь обязательно позвонит мне сегодня! Он же наверняка не спал сегодня всю ночь, как и я!

Не спал и мучился тревогой за меня. И страхом…

Сейчас, на бегу, я вдруг понял и ощутил отцовский страх, который был спрятан за этакой «мужской» сухостью и насмешливым тоном. Отец просто не хотел этот страх показать. Страх за меня (потому что расту непонятно кем), страх за моего брата Алексея, чья судьба до сих

пор неясна – что там дальше?

А я? Неужели мне все равно?..

Да нет же, я тоже боялся. И за Алексея – за брата, которого никогда не видел. И за других… братьев. Друзья – они ведь тоже как братья. И Арбуз с Николкой, и Арунас в своей далекой Литве, и Динь-Дим из загадочного Соломина, и бестолковый Вальдштейн… И Настя – моя сестра… А еще брат – Ивка! А значит, и Митя Стоков – мой брат. И… Женя Стаков, лежащий на старом городском кладбище, – раз он стал братом для Ивки и Мити…

Куда же я надумал идти один!

Пустая сумка на ремне летела за мной по воздуху. Я промчался мимо «театрального» дома, не вспомнив о сапогах…

Вот и столб с табличкой автобусной остановки.

И столб с перечеркнутой надписью «Озм».

Надпись-то с другой стороны. А сторона доски, обращенная ко мне, была пустая. Но не обшарпанная, как раньше! Она была чисто белая! Только что покрашенная!

И покрасили ее… да вот они!

У столба стояли две девочки. В одинаковых серых платьях с рисунком из желтых листьев, наверно, сестры. Старшей было лет десять, а младшей шесть или семь. На младшей была еще веселая красивая панамка с белыми горошинами – похожая на шляпку мухомора.

Старшая держала ведерко и перемазанную белилами кисть.

Я остановился – встрепанный, запыхавшийся.

Старшая девочка смотрела настороженно. И кисть держала, как колотушку. Наверно, на всякий случай. А младшая глядела ясно и безбоязненно.

Она подошла и тронула мой колокольчик.

– Это у тебя зачем?

А я про него и забыл. И не слышал звона, когда мчался сюда.

– Это?.. Ну, так. Чтобы не было одиноко в пути… – Я мало-помалу успокаивался.

– А разве бывает одиноко? – серьезно сказала маленькая.

– Иногда.

– А почему ты босиком?

– Чтобы легче путешествовать, – сказал я. И подумал: «Вот была бы славная подружка для Николки».

Старшая чуть улыбнулась:

– Разве ты путешественник?

– Да, – вздохнул я.

Младшая качнула своим «мухомором» и не поверила:

– Разве

путешественники плачут?

– Я не плакал!

– Ну да! А почему у тебя на щеках полоски?

– Это от дождя.

– Нету никакого дождя!

– Катя, перестань, – сказала старшая. – Здесь нет, а там был.

И я затеплел от благодарности к этой незнакомой девочке с каплей белил на остром смуглом подбородке.

– А зачем вы здесь красите?

Старшая ответила чуть насупленно и деловито:

– Смотри сам. С той стороны есть надпись. Зачеркнутая, потому что выезд. Мы решили, что и на въезде надпись нужна.

– Только не такая! – испугался я.

– Да, не такая…

– Нам то слово тоже не нравится, – сказала маленькая Катя.

– А ты знаешь хорошее название? – спросила у меня Катина сестра.

Я… нет, я не знал. Я только думал (вернее, чувствовал), что уходить из Озма можно, а возвращаться в него – это… ну, против законов природы.

Конечно, как ни называй злобный мир, лучше он не станет. Но… может быть, хоть самую-самую капельку добавится в нем доброты, если придумать хорошее имя? И хрупкий каркас добрых дел хоть чуточку окрепнет от хорошего слова?

А может быть, Дорога, по которой я шел и бежал, сделала в Пространстве таинственную петлю? Как рельсы Мебиуса в Завязанной роще! И привела меня на другую, ранее недоступную плоскость мира?

Вдруг здесь уже все не так, как прежде?

Я мельком усмехнулся: такая смешная надежда.

Но вдруг? Хоть чуть-чуть?.. Тогда тем более нужно правильное название для мира, в который я возвращаюсь.

Кто знает: вдруг в этом мире причины и следствия легко меняются местами и от доброго имени зависит суть вещей?

В конце концов, сказано же в древней книге: «В начале было Слово!»

А девочки смотрели на меня с ожиданием. И покрашенная доска белела выжидающе. И тихо-тихо было…

Потом раздался чуть слышный звон. Дальний, еле различимый. Словно звенела сама тишина.

Но нет! Это звенел колокольчик Динь-Дима!

И я уже знал: они все идут сюда! Хозяин и пассажиры крошечного желтого автобуса. Они догадались, куда отправился я, и, конечно же, заспешили следом.

Я слышал уже их голоса.

Стоял и ждал – виноватый и счастливый.

И думал, что, может быть, вместе мы найдем нужное слово.

1996 г.